ты скажи ка нам отец что такое есть потец
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Введенский Александр Иванович
Книга «Стихи и пьесы»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Сыны стояли у стенки сверкая ногами, обутыми в шпоры. Они обрадовались и
Обнародуй нам отец
Что такое есть Потец.
Отец, сверкая очами, отвечал им:
Вы не путайте сыны
День конца и дочь весны.
Страшен, синь и сед Потец.
Я ваш ангел. Я отец.
Я его жестокость знаю,
Смерть моя уже близка.
На главе моей зияют
Плеши, лысины — тоска.
И если жизнь протянется,
То скоро не останется
Ни сокола ни волоска.
Сыновья, позвенев в колокольчики, загремели в свои языки:
Да мы тебя не о том спрашиваем,
Мы наши мысли как чертог вынашиваем.
Ты скажи-ка нам отец
Что такое есть Потец.
И воскликнул отец: Пролог,
А в Прологе главное Бог.
послушны. Ах, да мало ли что казалось. Но в общем немногое и нам как и им казалось. Но
чу! Что это? Отец опять непрямо отвечал на вопрос. И вновь проснувшимся сыновьям он
сказал вот что, восклицая и сверкая бровями:
Пускай поёт и пляшет
Пускай руками машет
В мирный день блаженства
Как скоро смерти совершенство
Несутся лошади как волны,
Лихие кони жаром полны
Но где ж понять исчезновенье,
И все ль мы смертны?
Что сообщишь ты мне мгновенье,
Кровать стоит передо мною,
И уподоблюсь под стеною
Сыны, сыны. Мой час приходит.
Не ездите на пароходе,
Сыновья, построясь в ряды, сверкая ногами, начинают танцевать кадриль.
Первый сын, или он же первая пара:
Что такое есть Потец
Расскажите мне отец.
Второй сын, или он же вторая пара:
Может быть Потец свинец
И младенец и венец.
Третий сын, или он же третья пара:
Не могу понять отец,
Где он? кто же он, Потец?
Отец, сверкая очами, грозно стонет:
Ох в подушках я лежу.
Эх отец, держу жужу.
Ты не должен умереть,
Ты сначала клеть ответь.
Второй сын, танцуя как верноподданный:
Ах, Потец, Потец, Потец.
И третий сын, танцуя как выстрел:
Куклы все туша колпак,
Я челнок челнок челнак.
Сыновья прекращают танцевать — не вечно же веселиться, и садятся молча и
тихо возле погасшей кровати отца. Они глядят в его увядающие очи. Им хочется всё
повторить. Отец умирает. Он становится крупным как гроздь винограда. Нам страшно
поглядеть в его, что называется, лицо. Сыновья негласно и бесшумно входят каждый в
свою суеверную стену.
Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот
Отец летает над письменным столом. Но не думайте, он не дух.
Я видел пожалуйте розу,
Сей скучный земли лепесток.
Последние мысли, казалось,
Додумывал этот цветок.
Он горы соседние гладил
Последним дыханьем души.
Над ним проплывали княгини
И звёзды в небесной глуши.
Мои сыновья удалились,
И лошадь моя как волна
Стояла и била копытом,
А рядом желтела луна.
Цветок убеждённый блаженства,
Приблизился Божеский час.
Весь мир как заря наступает,
А я словно пламя погас.
Отец перестаёт говорить стихами и закуривает свечу, держа её в зубах как
флейту. При этом он подушкой опускается в кресло.
Входит первый сын и говорит: Не ответил же он на вопросы. Поэтому он сразу
обращается к подушке с вопросом:
Что такое есть Потец.
Подушка, она же отец:
Второй сын спрашивает второпях:
Третий сын совершенно распалён:
Я сейчас кого-нибудь повешу:
Подушка, она же отец:
Может быть я на всё и отвечу.
Хотел бы послушать пенье,
Тогда смогу разговаривать.
Искусство дало бы мне новые силы.
Я хочу послушать ваши голоса под музыку.
Тогда сыновья не смогли отказать этой потрясённой просьбе отца. Они стали
гуртом как скот и спели всеобщую песню.
Был брат брит Брут
Это был первый куплет.
Он акробат. Он галл.
И пока они пели, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И
казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стояли сыновья вокруг
невзрачной подушки и ждали с бессмысленной надеждой ответа на свой незавидный и
дикий, внушительный вопрос: что такое Потец? А подушка то порхала, то взвивалась
свечкою в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Отец сидел над письменным как
Иван да Марья столом, а сыновья словно зонты стояли у стенки. Вот что такое Потец.
Отец сидел на бронзовом коне, а сыновья стояли по его бокам. А третий сын то
стоял у хвоста, то у лица лошади. Как видно и нам и ему, он не находил себе места. А
лошадь была как волна. Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями.
Тут отец сидя на коне и поглаживая милую утку, воскликнул мысленно и засверкал очами:
поэма «Потец»
Автор: Александр Введенский
Сыны стояли у стенки сверкая ногами, обутыми в шпоры. Они обрадовались и сказали:
Обнародуй нам отец
Что такое есть Потец.
Отец, сверкая очами, отвечал им:
Сыновья, позвенев в колокольчики, загремели в свои языки:
Да мы тебя не о том спрашиваем,
Мы наши мысли как чертог вынашиваем.
И воскликнул отец: Пролог,
А в Прологе главное Бог.
послушны. Ах, да мало ли что казалось. Но в общем немногое и нам как и им казалось. Но чу! Что это? Отец опять непрямо отвечал на вопрос. И вновь проснувшимся сыновьям он сказал вот что, восклицая и сверкая бровями:
Как скоро смерти совершенство
Что сообщишь ты мне мгновенье,
Сыновья, построясь в ряды, сверкая ногами, начинают танцевать кадриль.
Первый сын, или он же первая пара:
Второй сын, или он же вторая пара:
Третий сын, или он же третья пара:
Отец, сверкая очами, грозно стонет:
Второй сын, танцуя как верноподданный:
И третий сын, танцуя как выстрел:
Сыновья прекращают танцевать — не вечно же веселиться, и садятся молча и тихо возле погасшей кровати отца. Они глядят в его увядающие очи. Им хочется всё повторить. Отец умирает. Он становится крупным как гроздь винограда. Нам страшно поглядеть в его, что называется, лицо. Сыновья негласно и бесшумно входят каждый в свою суеверную стену.
Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот что такое Потец.
Часть вторая
Отец летает над письменным столом. Но не думайте, он не дух.
Отец перестаёт говорить стихами и закуривает свечу, держа её в зубах как
флейту. При этом он подушкой опускается в кресло.
Входит первый сын и говорит: Не ответил же он на вопросы. Поэтому он сразу
обращается к подушке с вопросом:
Подушка, она же отец:
Второй сын спрашивает второпях:
Третий сын совершенно распалён:
Третий сын:
Подушка, она же отец:
Может быть я на всё и отвечу.
Искусство дало бы мне новые силы.
Я хочу послушать ваши голоса под музыку.
Тогда сыновья не смогли отказать этой потрясённой просьбе отца. Они стали гуртом как скот и спели всеобщую песню.
Это был первый куплет.
Второй куплет:
Третий куплет:
И пока они пели, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стояли сыновья вокруг невзрачной подушки и ждали с бессмысленной надеждой ответа на свой незавидный и дикий, внушительный вопрос: что такое Потец? А подушка то порхала, то взвивалась свечкою в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Отец сидел над письменным как Иван да Марья столом, а сыновья словно зонты стояли у стенки. Вот что такое Потец.
Часть третья
Отец сидел на бронзовом коне, а сыновья стояли по его бокам. А третий сын то стоял у хвоста, то у лица лошади. Как видно и нам и ему, он не находил себе места. А лошадь была как волна. Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями. Тут отец сидя на коне и поглаживая милую утку, воскликнул мысленно и засверкал очами:
Первый сын, нагибаясь, поднял с полу пятачок и простонал мысленно и засверкал ногами:
Второй сын был тоже очень омрачён, она нагнулся с другого бока и поднял дамский ридикюль. Он заплакал мыслями и засверкал ногами:
А третий сын стоя у хвоста лошади и пощипывая свои усы мыслями, засверкал
А переместясь к лицу лошади, которая была как волна, и поглаживая мыслями
волосы, засверкал ногами:
воскликнул громко и радостно, сверкая очами:
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Том 1. Произведения 1926-1937
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Александр Иванович Введенский
Собрание сочинений в двух томах
Том 1. Произведения 1926-1937
К началу шестидесятых годов поэзия Александра Введенского, довольно мало известная и при его жизни, казалась прочно забытой.
Успевшая потускнеть за два послевоенных десятилетия память о нескольких странных ленинградских писателях, за которыми не вполне оправданно закрепилось выразительное название «обэриуты», поддерживалась главным образом несколькими разрозненными страницами из «Случаев» Даниила Хармса и десятком стихотворений Николая Олейникова (который, кстати, членом ОБЭРИУ никогда не был). Эти вещи еще можно было встретить в нескольких ленинградских домах, но и они скорее считались курьезами домашних поэтов, пробами пера надумавших порезвиться детских писателей. Ни стихи, ни проза Введенского среди них не попадались, да и «детские» его сочинения, которыми он зарабатывал себе на хлеб, помнили в шестидесятые годы только те, у кого были дети или кто сами были детьми в тридцатые.
О «взрослых» произведениях Введенского все же кое-кто знал: Ахматова, которой Н. И. Харджаев накануне войны восторженно читал Элегию ; Асеев, в начале 30-х годов публично осудивший обэриутов, а в 1938 году подаривший поэту свои «Высокогорные стихи» с надписью: «Александру Введенскому, детскому и недетскому»; В. Каверин, запомнивший впечатление от чтения Введенским своего романа Убийцы вы дураки в своем семинаре в Институте истории искусств, и, конечно, несколько уцелевших друзей. Едва ли, однако, даже те, кто помнили это имя, могли предполагать, что оно связано с одной из ярких страниц русской поэзии двадцатого века, несколько десятилетий дожидавшейся своего часа.
Казалось, этот час пробил в середине шестидесятых годов, когда Г. А. Орлов (ныне живущий в Новой Англии) и автор этих строк впервые стали перепечатывать на машинке произведения Введенского с его рукописей, сохраненных его близким другом Я. С. Друскиным (1902–1980).
Зимой 1966 г. мы посетили в Харькове вдову Введенского, у которой были найдены еще несколько важных рукописей, в том числе последней пьесы Где. Когда. Вскоре после того, по инициативе Г. Суперфина, в изданные на ротапринте материалы состоявшейся в 1967 г. в Тарту студенческой конференции включена была публикация двух стихотворений и небольших заметок о Введенском и Хармсе[1] (эти заметки, в течение нескольких лет остававшиеся едва ли не единственным печатным источником по Введенскому, пользовались на Западе, особенно в Англии и Италии, вниманием, явно превосходящим их значение). Предложенная нами довольно обширная публикация стихотворений Введенского включена была позднее в состав двухтомной антологии русской поэзии 1920-1930-х годов, которую готовила «Библиотека поэта». Дело дошло до корректуры, однако в последний момент набор был рассыпан. После этого ограничения на распространение произведений Введенского, исходившие от его друзей, надеявшихся на их издание хотя бы спустя четверть века после его гибели, были сняты, и тексты мгновенно разошлись во множестве копий (часто, увы, дефектных). В Ленинграде стихами Введенского особенно заинтересовались поэты и художники, близкие кругу Анри Волохонского и А. Хвостенко (особенно более молодые поэты, входившие в группу Хеленуктов); в Москве энтузиасты выпустили целую серию самиздатских публикаций под общим названием «ОБЭРИУ».
В основу настоящего издания положено первое полное и текстологически обоснованное собрание всех дошедших до нас произведений Введенского, выпущенное нами в издательстве «Ардис» в 1980– 1984 гг[5]. Прошедшие с тех пор годы, если и не принесли каких-то сенсационных находок, позволили нам дополнить собрание ранними стихотворениями Введенского, посланными Блоку, а также тремя шуточными текстами.
Несомненно, что число дошедших до нас произведений Введенского намного меньше всего им написанного — многое безвозвратно погибло. Это объясняется многими причинами, прежде всего нестабильной жизнью поэта, которого Я. С. Друскин называет homo viator — странником, жизнью, к тому же осложненной давлением эпохи и претерпевшей много пертурбаций. При этом хорошо известно, что к своим бумагам Введенский, живший лишь очередным своим сочинением[6], относился достаточно небрежно. Имеются, однако, сведения, что по просьбе Л. С. Липавского Введенский в тридцатые годы составил рукописное собрание своих сочинений. Другую такую попытку он, как представляется, предпринимал, или собирался предпринять перед войной, когда взял все свои стихи, когда-то посылавшиеся в «Новый Леф» (об этом ниже) — у Н. И. Харджиева, и они, конечно, исчезли без следа. В результате всего этого мы не досчитываемся многих произведений. Так, Я. С. Друскин сообщает, что еще в начале тридцатых годов существовала целая тетрадь, заполненная стихами Введенского, написанными до 1922 г., — сегодня нам известно лишь семь стихотворений того периода. Участь этой тетради разделила тетрадь 1925–1927 гг., оглавление которой было переписано Хармсом; из 36 перечисленных. здесь произведений до нас полностью дошли только пять, а еще семь сохранились лишь в отдельных строках. В 1928 г. эмигрировавший художник Павел Мансуров увез с собой на Запад «один печатный лист» произведений Введенского. Однако, посетив в 1989 г. частную галерею в Ницце, где хранится Мансуровский архив, мы их не обнаружили (зато приятным сюрпризом было найти там ардисовское издание Введенского с пометками художника).
Из всего сказанного совершенно очевидно, что в полном виде до нас дошло не больше четверти всех так или иначе известных сочинений Введенского, около восьмидесяти известны только названиями или отдельными строками, — а о достаточно большом числе его произведений вообще ничего не известно…
Во вступительной статье к предлежащему тому мы не ставим целью интерпретировать творчество
Ты скажи ка нам отец что такое есть потец
Александр Иванович Введенский
Собрание сочинений в двух томах
Том 1. Произведения 1926-1937
К началу шестидесятых годов поэзия Александра Введенского, довольно мало известная и при его жизни, казалась прочно забытой.
Успевшая потускнеть за два послевоенных десятилетия память о нескольких странных ленинградских писателях, за которыми не вполне оправданно закрепилось выразительное название «обэриуты», поддерживалась главным образом несколькими разрозненными страницами из «Случаев» Даниила Хармса и десятком стихотворений Николая Олейникова (который, кстати, членом ОБЭРИУ никогда не был). Эти вещи еще можно было встретить в нескольких ленинградских домах, но и они скорее считались курьезами домашних поэтов, пробами пера надумавших порезвиться детских писателей. Ни стихи, ни проза Введенского среди них не попадались, да и «детские» его сочинения, которыми он зарабатывал себе на хлеб, помнили в шестидесятые годы только те, у кого были дети или кто сами были детьми в тридцатые.
О «взрослых» произведениях Введенского все же кое-кто знал: Ахматова, которой Н. И. Харджаев накануне войны восторженно читал Элегию; Асеев, в начале 30-х годов публично осудивший обэриутов, а в 1938 году подаривший поэту свои «Высокогорные стихи» с надписью: «Александру Введенскому, детскому и недетскому»; В. Каверин, запомнивший впечатление от чтения Введенским своего романа Убийцы вы дураки в своем семинаре в Институте истории искусств, и, конечно, несколько уцелевших друзей. Едва ли, однако, даже те, кто помнили это имя, могли предполагать, что оно связано с одной из ярких страниц русской поэзии двадцатого века, несколько десятилетий дожидавшейся своего часа.
Казалось, этот час пробил в середине шестидесятых годов, когда Г. А. Орлов (ныне живущий в Новой Англии) и автор этих строк впервые стали перепечатывать на машинке произведения Введенского с его рукописей, сохраненных его близким другом Я. С. Друскиным (1902–1980).
Зимой 1966 г. мы посетили в Харькове вдову Введенского, у которой были найдены еще несколько важных рукописей, в том числе последней пьесы Где. Когда. Вскоре после того, по инициативе Г. Суперфина, в изданные на ротапринте материалы состоявшейся в 1967 г. в Тарту студенческой конференции включена была публикация двух стихотворений и небольших заметок о Введенском и Хармсе[1] (эти заметки, в течение нескольких лет остававшиеся едва ли не единственным печатным источником по Введенскому, пользовались на Западе, особенно в Англии и Италии, вниманием, явно превосходящим их значение). Предложенная нами довольно обширная публикация стихотворений Введенского включена была позднее в состав двухтомной антологии русской поэзии 1920-1930-х годов, которую готовила «Библиотека поэта». Дело дошло до корректуры, однако в последний момент набор был рассыпан. После этого ограничения на распространение произведений Введенского, исходившие от его друзей, надеявшихся на их издание хотя бы спустя четверть века после его гибели, были сняты, и тексты мгновенно разошлись во множестве копий (часто, увы, дефектных). В Ленинграде стихами Введенского особенно заинтересовались поэты и художники, близкие кругу Анри Волохонского и А. Хвостенко (особенно более молодые поэты, входившие в группу Хеленуктов); в Москве энтузиасты выпустили целую серию самиздатских публикаций под общим названием «ОБЭРИУ».
С конца 1960-х годов мы исподволь занимались подготовкой Полного собрания сочинений Введенского, изредка печатая отдельные его тексты в журналах. Тем временем интерес к имени Введенского стал возрастать и на Западе — несколько научных журналов перепечатали доступные материалы[2]. К сожалению, выпущенные под сенсационным заголовком переводы обэриутов Г. Гибиана, который воспользовался весьма неточными и не всегда правильно им понимаемыми текстами «бродячих» списков (среди них — Елки у Ивановых, дефектная русская публикация которой появилась в 1971 г.), оставляют желать много лучшего[3]. Подобный же упрек в неточности текстов, а также в их случайном подборе мы решились бы адресовать издателю вышедшего в том же 1974 г. первого собрания произведений Введенского[4] — В. Казаку, если бы последний не предупредил его, в своем любезном письме автору этих строк от 26 января 1978 г. оценивая эту книгу как сугубо предварительное «издание самиздатских случайных вещей Введенского, которыми я хотел пробить стену неизвестности этого поэта».
В основу настоящего издания положено первое полное и текстологически обоснованное собрание всех дошедших до нас произведений Введенского, выпущенное нами в издательстве «Ардис» в 1980–1984 гг[5]. Прошедшие с тех пор годы, если и не принесли каких-то сенсационных находок, позволили нам дополнить собрание ранними стихотворениями Введенского, посланными Блоку, а также тремя шуточными текстами.
Несомненно, что число дошедших до нас произведений Введенского намного меньше всего им написанного — многое безвозвратно погибло. Это объясняется многими причинами, прежде всего нестабильной жизнью поэта, которого Я. С. Друскин называет homo viator — странником, жизнью, к тому же осложненной давлением эпохи и претерпевшей много пертурбаций. При этом хорошо известно, что к своим бумагам Введенский, живший лишь очередным своим сочинением[6], относился достаточно небрежно. Имеются, однако, сведения, что по просьбе Л. С. Липавского Введенский в тридцатые годы составил рукописное собрание своих сочинений. Другую такую попытку он, как представляется, предпринимал, или собирался предпринять перед войной, когда взял все свои стихи, когда-то посылавшиеся в «Новый Леф» (об этом ниже) — у Н. И. Харджиева, и они, конечно, исчезли без следа. В результате всего этого мы не досчитываемся многих произведений. Так, Я. С. Друскин сообщает, что еще в начале тридцатых годов существовала целая тетрадь, заполненная стихами Введенского, написанными до 1922 г., — сегодня нам известно лишь семь стихотворений того периода. Участь этой тетради разделила тетрадь 1925–1927 гг., оглавление которой было переписано Хармсом; из 36 перечисленных. здесь произведений до нас полностью дошли только пять, а еще семь сохранились лишь в отдельных строках. В 1928 г. эмигрировавший художник Павел Мансуров увез с собой на Запад «один печатный лист» произведений Введенского. Однако, посетив в 1989 г. частную галерею в Ницце, где хранится Мансуровский архив, мы их не обнаружили (зато приятным сюрпризом было найти там ардисовское издание Введенского с пометками художника).
В 1926 г. Введенский и Хармс приложили свои стихи к письму, которое они написали Б. Пастернаку, — письмо сохранилось, а стихи нет. Известно, что рукописи середины тридцатых годов погибли у А. С. Ивантер, в то время жены поэта, которая их сожгла, когда узнала о его аресте. Не дошла до нас имевшая, казалось бы, много шансов сохраниться, поскольку была переписана для актеров во многих экземплярах, рукопись пьесы «Моя мама вся в часах». Не менее прискорбно исчезновение рукописи романа Убийцы вы дураки, бытование которой прослеживается до самой войны.
Из всего сказанного совершенно очевидно, что в полном виде до нас дошло не больше четверти всех так или иначе известных сочинений Введенского, около восьмидесяти известны только названиями или отдельными строками, — а о достаточно большом числе его произведений вообще ничего не известно…
Во вступительной статье к предлежащему тому мы не ставим целью интерпретировать творчество Введенского, развивавшееся от ранней более или менее интересной зауми к мастерской самобытности поэта во всеоружии языкового совершенства последних лет его творчества. Наши наблюдения над некоторыми постоянными мотивами и компонентами его поэтического универсума, элементами его поэтики содержатся во вступительной статье ко второму тому, а также в примечаниях к текстам. Ограничив себя изложением немногих известных биографических фактов, каковые нам удалось установить из всех доступных источников-скудных документов и часто более богатых устных сообщений близких и современников, мы стремились дать здесь возможно более полную историю литературных движений на пути к ОБЭРИУ, в которых поэт принимал участие.
Ты скажи ка нам отец что такое есть потец
3 части
Сыны стояли у стенки сверкая ногами, обутыми в шпоры. Они обрадовались и сказали:
Отец, сверкая очами, отвечал им:
Сыновья, позвенев в колокольчики, загремели в свои языки:
И воскликнул отец: Пролог,
А в Прологе главное Бог.
Сыновья, построясь в ряды, сверкая ногами, начинают танцевать кадриль. Первый сын, или он же первая пара:
Второй сын, или он же вторая пара:
Третий сын, или он же третья пара:
Отец, сверкая очами, грозно стонет:
Второй сын, танцуя как верноподданный:
И третий сын, танцуя как выстрел:
Сыновья прекращают танцевать — не вечно же веселиться, и садятся молча и тихо возле погасшей кровати отца. Они глядят в его увядающие очи. Им хочется всё повторить. Отец умирает. Он становится крупным как гроздь винограда. Нам страшно поглядеть в его, что называется, лицо. Сыновья негласно и бесшумно входят каждый в свою суеверную стену.
Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот что такое Потец.
Отец летает над письменным столом. Но не думайте, он не дух.
Отец перестаёт говорить стихами и закуривает свечу, держа её в зубах как флейту. При этом он подушкой опускается в кресло.
Входит первый сын и говорит: Не ответил же он на вопросы. Поэтому он сразу обращается к подушке с вопросом:
Подушка, она же отец:
Второй сын спрашивает второпях:
Третий сын совершенно распалён:
Подушка, она же отец:
Тогда сыновья не смогли отказать этой потрясённой просьбе отца. Они стали гуртом как скот и спели всеобщую песню.
Это был первый куплет.
И пока они пели, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стояли сыновья вокруг невзрачной подушки и ждали с бессмысленной надеждой ответа на свой незавидный и дикий, внушительный вопрос: что такое Потец? А подушка то порхала, то взвивалась свечкою в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Отец сидел над письменным как Иван да Марья столом, а сыновья словно зонты стояли у стенки. Вот что такое Потец.
Отец сидел на бронзовом коне, а сыновья стояли по его бокам. А третий сын то стоял у хвоста, то у лица лошади. Как видно и нам и ему, он не находил себе места. А лошадь была как волна. Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями.
Тут отец сидя на коне и поглаживая милую утку, воскликнул мысленно и засверкал очами:
Первый сын, нагибаясь, поднял с полу пятачок и простонал мысленно и засверкал ногами:
Второй сын был тоже очень омрачён, она нагнулся с другого бока и поднял дамский ридикюль. Он заплакал мыслями и засверкал ногами:
А третий сын стоя у хвоста лошади и пощипывая свои усы мыслями, засверкал ногами:
А переместясь к лицу лошади, которая была как волна, и поглаживая мыслями волосы, засверкал ногами:
И вдруг открылись двери рая,
И нянька вышла из сарая,
И был на ней надет чепец.
И это снова всем напомнило их вечный вопрос о том,
Что такое есть Потец.
Вмиг наступила страшная тишина. Словно конфеты лежали сыновья поперёк ночной комнаты, вращая белыми седыми затылками и сверкая ногами. Суеверие нашло на всех.
Нянька стала укладывать отца спать, превратившегося в детскую косточку. Она пела ему песню:
И пока она пела, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стоят сыновья возле тихо погасшей кровати отца. Им хочется всё повторить. Нам страшно поглядеть в его, что называется, лицо. А подушка то порхала, то взвивалась свечкой в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот что такое Потец.
Господи, могли бы сказать сыновья, если бы они могли. Ведь это мы уже знали заранее.