такие в роковые времена слагают стансы и идут на плаху
👍 Я с вызовом ношу его кольцо
Два года прошло со дня венчания в Палашах Марины Цветаевой с мужем. Это достаточный срок, чтобы вынести на суд в 1915 году отношения с Сергеем Эфроном, что поэтесса и делает в стихотворении «Я с вызовом ношу его кольцо».
Яркое начало стиха:
💕 Явно показывает, что Цветаева любит мужа и гордится им. Можно ли с вызовом носить кольцо того, кого не любишь? Можно ли говорить о Вечности с нелюбимым? Нельзя.
Первые годы замужества практически нечем не омрачаются, поэтому самое время писать оды мужу. Пусть в будущем не всё гладко, пусть впереди не любовь, а дружба, но это пока скрыто за мраком тумана революции.
Второе и третье четверостишье посвящены описанию внешности мужа. Хочется только прокомментировать строчки:
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Понятно, что это относится к родителям мужа – Елизавете Петровне Дурново и Якову Константиновичу Эфрону. Мать представитель русского дворянского рода, отец еврейского происхождения. Вот и две древних крови.
Последнее четверостишье завершение произведения, в котором царствует квинтэссенция – Цветаева подводит итог. В нём Марина пишет, что в лице мужа верна рыцарству и обращается к тем, кто в жизни и смерти не ведал страха. Цветаева передаёт через бумагу, что именно такие, как её муж, в роковые для Родины времена (в 1915 идёт второй год войны) пишут стихи (стансы), и идут на плаху.
Если собрать произведение в единое целое, то даже поверхностный анализ показывает, что отношения с мужем прекрасные и Цветаева гордится им. Первое четверостишья явное вступление, второе и третье посвящены описанию внешних достоинств мужа, а в конце поэтесса и жена отдают дань должного внутреннему духу Эфрона.
Насколько Цветаева была права? Ей виднее, возможно, в 1915 году и права, а будущая «служба» мужа в НКВД – это превратности судьбы. Время после всё расставило для историков на места, а стихотворение передало чувства поэтессы в 1915 году.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Предлагаю послушать стихотворение в аудио варианте. Это поможет быстрее его выучить и глубже почувствовать.
В его лице я рыцарству верна. Эссе
«В его лице я рыцарству верна. » Эссе
Размышление над стихотворением Марины Цветаевой «Да, я, пожалуй, странный человек. «, посвящённым её мужу Сергею Эфрону.
Да, я, пожалуй, странный человек,
Другим на диво!
Быть, несмотря на наш двадцатый век,
Такой счастливой!
Не слушая о тайном сходстве душ,
Ни всех тому подобных басен,
Всем говорить, что у меня есть муж,
Что он прекрасен.
Я с вызовом ношу его кольцо!
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями распахнутых бровей —
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна,
— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —
Такие — в роковые времена —
Слагают стансы — и идут на плаху.
Марина Цветаева 5 октября 1911
Они увидели друг друга впервые в Крыму, в Коктебеле, на даче Максимилиана Волошина.
Из воспоминаний дочери Марины Цветаевой Ариадны Эфрон: «Они встретились — семнадцатилетний и восемнадцатилетняя — 5 мая 1911 года на пустынном, усеянном мелкой галькой коктебельском, волошинском берегу. Она собирала камешки, он стал помогать ей — красивый грустной и кроткой красотой юноша, почти мальчик (впрочем, ей он показался веселым, точнее: радостным!) — с поразительными, огромными, в пол-лица, глазами; заглянув в них и все прочтя наперед, Марина загадала: если он найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж! Конечно, сердолик этот он нашел тотчас же, на ощупь, ибо не отрывал своих серых глаз от ее зеленых, — и вложил ей его в ладонь, розовый, изнутри освещенный, крупный камень, который она хранила всю жизнь, который чудом уцелел и по сей день.
Обвенчались Сережа и Марина в январе 1912 года, и короткий промежуток между встречей их и началом первой мировой войны был единственным в их жизни периодом бестревожного счастья.»
5 мая 1911 года впервые встретились, 5 октября 1911 года, шесть месяцев спустя, рождаются эти стихи, посвящённые любимому мужу.
О том, как Марина Цветаева сочиняла, остались воспоминания её дочери, Ариадны Эфрон, с младенческих лет наблюдающей за литературным трудом матери. Думаю, что каждому сочиняющему человеку есть над чем подумать при чтении этой главы.
Из главы » КАК ОНА ПИСАЛА?»:
«Отметя все дела, все неотложности, с раннего утра, на свежую голову, на пустой и поджарый живот.
Налив себе кружечку кипящего черного кофе, ставила ее на письменный стол, к которому каждый день своей жизни шла, как рабочий к станку — с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе.
Все, что в данный час на этом столе оказывалось лишним, отодвигала в стороны, освобождая, уже машинальным движением, место для тетради и для локтей.
Лбом упиралась в ладонь, пальцы запускала в волосы, сосредоточивалась мгновенно.
Глохла и слепла ко всему, что не рукопись, в которую буквально впивалась — острием мысли и пера.
На отдельных листах не писала — только в тетрадях, любых — от школьных до гроссбухов, лишь бы не расплывались чернила. В годы революции шила тетради сама.
Писала простой деревянной ручкой с тонким (школьным) пером. Самопишущими ручками не пользовалась никогда.
Временами прикуривала от огонька зажигалки, делала глоток кофе. Бормотала, пробуя слова на звук. Не вскакивала, не расхаживала по комнате в поисках ускользающего — сидела за столом, как пригвожденная.
Если было вдохновение, писала основное, двигала вперед замысел, часто с быстротой поразительной; если же находилась в состоянии только сосредоточенности, делала черную работу поэзии, ища то самое слово-понятие, определение, рифму, отсекая от уже готового текста то, что считала длиннотами и приблизительностями.
Добиваясь точности, единства смысла и звучания, страницу за страницей исписывала столбцами рифм, десятками вариантов строф, обычно не вычеркивая те, что отвергала, а — подводя под ними черту, чтобы начать новые поиски.
Прежде чем взяться за работу над большой вещью, до предела конкретизировала ее замысел, строила план, от которого не давала себе отходить, чтобы вещь не увлекла ее по своему течению, превратясь в неуправляемую.
Писала очень своеобразным круглым, мелким, четким почерком, ставшим в черновиках последней трети жизни трудно читаемым из-за нарастающих сокращений: многие слова обозначаются одной лишь первой буквой; все больше рукопись становится рукописью для себя одной.
Характер почерка определился рано, еще в детстве.
Вообще же, небрежность в почерке считала проявлением оскорбительного невнимания пишущего к тому, кто будет читать: к любому адресату, редактору, наборщику. Поэтому письма писала особенно разборчиво, а рукописи, отправляемые в типографию, от руки перебеливала печатными буквами.
На письма отвечала, не мешкая. Если получала письмо с утренней почтой, зачастую набрасывала черновик ответа тут же, в тетради, как бы включая его в творческий поток этого дня. К письмам своим относилась так же творчески и почти так же взыскательно, как к рукописям.
Иногда возвращалась к тетрадям и в течение дня. Ночами работала над ними только в молодости.
Работе умела подчинять любые обстоятельства, настаиваю: любые.
Талант трудоспособности и внутренней организованности был у нее равен поэтическому дару.
Закрыв тетрадь, открывала дверь своей комнаты — всем заботам и тяготам дня».
Говоря о «таланте трудоспособности», Ариадна Эфрон описывает тот период жизни семьи в эмиграции, когда она, уже девочка-подросток, вела свои дневники, в которых первое место отводилось наблюдениям за состоянием души и ежеминутным трудом матери, как поэтическим, так и рутинным, бытовым, в заботе о семье отнимавшем у неё большую часть сил и времени. Конечно, литературного труда требовали и обстоятельства жизни: надо было печататься в эмигрантских изданиях, чтобы сводить концы с концами, получая за своё опубликованное, как и за переводы, мизерную оплату. А кормить, одевать и учить надо было и дочь, и сына. Зарплаты мужа, трудившегося в издаваемом им журнале, мало на что хватало.
» Да, я, пожалуй, странный человек,
Другим на диво!»
«Я с вызовом ношу его кольцо!
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —»
«В его лице я рыцарству верна,
— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —»
«Быть, несмотря на наш двадцатый век,
Такой счастливой!»
5.
Рассмотрим, как характеризует счастливая юная женщина своего избранника:
«Всем говорить, что у меня есть муж,
Что он прекрасен. «
«Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.»
И, целиком, три последних катрена:
«Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями распахнутых бровей —
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна,
— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —
Такие — в роковые времена —
Слагают стансы — и идут на плаху.»
«Он тонок первой тонкостью ветвей». Было бы наивным полагать, что речь идёт о хрупком сложении Сергея Эфрона. Опять ( и как философски-любовно! словно не девушка-невеста, а взрослая мать, любующаяся возрастающим сыном, его распускающейся молодостью ) характеристика духа, глубинная и точная: молодые ветви тонки, но гибки и прочны, наполнены живительными пронизывающими их соками, в состоянии движения и развития.
«В его лице трагически слились
Две древних крови. «
Кое-кто из исследователей жизни и творчества Марины Цветаевой называет последние строки этого стиха пророческими. А пророчице только лишь девятнадцать. И до общей «плахи» ещё тридцать лет земного пути.
Пусть весь свет идет к концу —
Достою у всенощной!
Чем с другим каким к венцу —
Так с тобою к стеночке.
— Ну-кось, до меня охоч!
Не зевай, брательники!
Так вдвоем и канем в ночь:
Одноколыбельники.
13 декабря 1921
«Как по тем донским боям. «
Я с вызовом ношу его кольцо!
Я С ВЫЗОВОМ НОШУ ЕГО КОЛЬЦО!
ОДНАЖДЫ на коктебельском пляже Цветаева сказала своему другу, поэту Максимилиану Волошину: «Макс, я выйду замуж за того, кто угадает, какой мой любимый камень». Так и случилось. Молодой москвич Сергей Эфрон — высокий, худой, с огромными «цвета моря» глазами — подарил Марине в первый же день знакомства генуэзскую сердоликовую бусину, которую Цветаева носила потом с собой всю жизнь.
Однажды в вагоне поезда, мучаясь в полной неизвестности о судьбе мужа, она написала ему — живому или мертвому — в тетрадку письмо: «Если Бог сделает это чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака».
Чудо свершилось! 1 июля 1921 года после трех с половиной лет разлуки и двух лет полной неизвестности Цветаева получает от мужа первое письмо: «Все годы разлуки — каждый день, каждый час — Вы были со мной. Я живу только верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни!»
3419483_6a7f4f9424aa (208×60, 3Kb)
Для Цветаевой не было сомнений — нужно ехать к мужу! Так началась эмиграция. Сергей Эфрон, храбрый и мужественный солдат, прошедший с белой армией весь трудный путь от Дона до Перекопа, оказался совершенно неприспособленным к повседневности. Никакой профессией или практической хваткой он не обладал, да и особых усилий к поиску работы не прилагал. У него было много идей — но ни одна из них не осуществилась. Он хорошо писал, но не хотел быть посредственным литератором при гениальной жене, издавал интересные журналы, но они тут же прогорали, увлекался кинематографом, снимался статистом в кино — но это так и не вылилось ни во что конкретное.
Цветаева в поисках литературного заработка билась как рыба об лед. Но денег катастрофически не хватало. «В Париже бывали дни, когда я варила суп на всю семью из того, что удавалось подобрать на рынке», — вспоминала потом Цветаева.
И все же Эфрон был ей не только дорог, но и нужен. Он не смог освободить ее от нужды, но был ей опорой в другом, очень важном. «Я с вызовом ношу его кольцо!» — гордо написала Цветаева в своем знаменитом стихотворении.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Марина Цветаева. Любовный треугольник
Стихи, написанные Мариной Ивановной на собственное рождение:
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Лето 1910 года стало переломным для 17-летней Марины Цветаевой. Гостя на даче в Коктебеле у Максимилиана Волошина, она познакомилась с Сергеем Эфроном, который впоследствии стал ее мужем. Роман Цветаевой и Эфрона развивался стремительно, и с отдыха в Крыму юная поэтесса вернулась совсем другим человеком. Куда-то исчезли непокорность и угловатость, на смену которым пришли женственность, плавность в движениях и грациозность. Ничто не предвещало, что столь глубокое чувство когда-нибудь сможет померкнуть, и Цветаева с Эфроном, будучи в браке, останутся просто хорошими друзьями. Ему она посвящала достаточно много стихов, среди которых и произведение «Мы с тобою лишь два отголоска…». Точная дата его создания неизвестна, но из контекста следует, что оно было написано между 1912 и 1920 годами, то есть, уже после замужества поэтессы.
Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора,
Только тайны утраченной жаль!
От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.
М. Цветаева
Она тоскует не только по ушедшей любви, но и признается, что ей «жаль не слова, поверь, и не взора, — только тайны утраченной жаль!». Жизнь уже не кажется Цветаевой такой безоблачной и беззаботной, а будущее представляется лишенным всякого смысла и достаточно мрачным. Ведь тот лучик света, который дарил ей радость и душевное тепло, уже угас, и неизвестно, появится ли он когда-нибудь в судьбе поэтессы.
С.Э. («Я с вызовом ношу его кольцо…»)
Распечатать
Я с вызовом ношу его кольцо
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —
Его чрезмерно узкое лицо —
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями распахнутых бровей —
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна.
— Всем вам, кто жил и умирал без страху. —
Такие — в роковые времена —
Слагают стансы — и идут на плаху.
Коктебель, 3 июня 1914
Тонкие черты лица, большие глаза, производившие впечатление полузакрытых, высокий лоб, впалые щёки и чрезмерная худоба придавали его внешности романтическую завершённость.Впервые увидев его в Коктебеле, Цветаева была очарована.
И их, огромные, прищуря,
Вы не узнали, нежный лик,
Какая здесь играла буря-
Еще за миг.
Цветаева посвятит Петру Эфрону 10 стихотворений. Она идеализирует его образ, превратив в романтического героя. Но в жизни всё оказалось иначе. Приехав в Москву в 1914 году, Марина увидела Петра тяжело больным, умирающим от чахотки. Он лежал в лечебнице, сёстры дежурили около него. Дни его были сочтены. И в душе Марины вспыхнули горячее сострадание и жалость, желание уберечь, защитить.
Была такая тишина,
Как только в полдень и в июле.
Я помню: Вы лежали на
Плетёном стуле.
Ах, не оценят — мир так груб! —
Пленительную Вашу позу.
Я помню: Вы у самых губ
Держали розу.
Не подымая головы,
И тем подчёркивая скуку —
О, этот жест, которым Вы
Мне дали руку.
Великолепные глаза
Кто скажет — отчего — прищуря,
Вы знали — кто сейчас гроза
В моей лазури.
Цветаева, как всегда, не делала тайны из своей влюблённости. Именно тогда Сергей Эфрон и решает уйти на фронт — чтобы самоустраниться в этих драматических обстоятельствах, приносивших ему глубокие страдания. Но назревавшая драма скоро разрешилась: 28 июля 1914 года Пётр Эфрон скончался. Марина не может смириться с этой смертью. Она продолжает писать ему стихи, как будет потом писать на тот свет Рильке. Но это уже другая история.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
В его лице я рыцарству верна. Эссе
«В его лице я рыцарству верна. » Эссе
Размышление над стихотворением Марины Цветаевой «Да, я, пожалуй, странный человек. «, посвящённым её мужу Сергею Эфрону.
Да, я, пожалуй, странный человек,
Другим на диво!
Быть, несмотря на наш двадцатый век,
Такой счастливой!
Не слушая о тайном сходстве душ,
Ни всех тому подобных басен,
Всем говорить, что у меня есть муж,
Что он прекрасен.
Я с вызовом ношу его кольцо!
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями распахнутых бровей —
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна,
— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —
Такие — в роковые времена —
Слагают стансы — и идут на плаху.
Марина Цветаева 5 октября 1911
Они увидели друг друга впервые в Крыму, в Коктебеле, на даче Максимилиана Волошина.
Из воспоминаний дочери Марины Цветаевой Ариадны Эфрон: «Они встретились — семнадцатилетний и восемнадцатилетняя — 5 мая 1911 года на пустынном, усеянном мелкой галькой коктебельском, волошинском берегу. Она собирала камешки, он стал помогать ей — красивый грустной и кроткой красотой юноша, почти мальчик (впрочем, ей он показался веселым, точнее: радостным!) — с поразительными, огромными, в пол-лица, глазами; заглянув в них и все прочтя наперед, Марина загадала: если он найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж! Конечно, сердолик этот он нашел тотчас же, на ощупь, ибо не отрывал своих серых глаз от ее зеленых, — и вложил ей его в ладонь, розовый, изнутри освещенный, крупный камень, который она хранила всю жизнь, который чудом уцелел и по сей день.
Обвенчались Сережа и Марина в январе 1912 года, и короткий промежуток между встречей их и началом первой мировой войны был единственным в их жизни периодом бестревожного счастья.»
5 мая 1911 года впервые встретились, 5 октября 1911 года, шесть месяцев спустя, рождаются эти стихи, посвящённые любимому мужу.
О том, как Марина Цветаева сочиняла, остались воспоминания её дочери, Ариадны Эфрон, с младенческих лет наблюдающей за литературным трудом матери. Думаю, что каждому сочиняющему человеку есть над чем подумать при чтении этой главы.
Из главы » КАК ОНА ПИСАЛА?»:
«Отметя все дела, все неотложности, с раннего утра, на свежую голову, на пустой и поджарый живот.
Налив себе кружечку кипящего черного кофе, ставила ее на письменный стол, к которому каждый день своей жизни шла, как рабочий к станку — с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе.
Все, что в данный час на этом столе оказывалось лишним, отодвигала в стороны, освобождая, уже машинальным движением, место для тетради и для локтей.
Лбом упиралась в ладонь, пальцы запускала в волосы, сосредоточивалась мгновенно.
Глохла и слепла ко всему, что не рукопись, в которую буквально впивалась — острием мысли и пера.
На отдельных листах не писала — только в тетрадях, любых — от школьных до гроссбухов, лишь бы не расплывались чернила. В годы революции шила тетради сама.
Писала простой деревянной ручкой с тонким (школьным) пером. Самопишущими ручками не пользовалась никогда.
Временами прикуривала от огонька зажигалки, делала глоток кофе. Бормотала, пробуя слова на звук. Не вскакивала, не расхаживала по комнате в поисках ускользающего — сидела за столом, как пригвожденная.
Если было вдохновение, писала основное, двигала вперед замысел, часто с быстротой поразительной; если же находилась в состоянии только сосредоточенности, делала черную работу поэзии, ища то самое слово-понятие, определение, рифму, отсекая от уже готового текста то, что считала длиннотами и приблизительностями.
Добиваясь точности, единства смысла и звучания, страницу за страницей исписывала столбцами рифм, десятками вариантов строф, обычно не вычеркивая те, что отвергала, а — подводя под ними черту, чтобы начать новые поиски.
Прежде чем взяться за работу над большой вещью, до предела конкретизировала ее замысел, строила план, от которого не давала себе отходить, чтобы вещь не увлекла ее по своему течению, превратясь в неуправляемую.
Писала очень своеобразным круглым, мелким, четким почерком, ставшим в черновиках последней трети жизни трудно читаемым из-за нарастающих сокращений: многие слова обозначаются одной лишь первой буквой; все больше рукопись становится рукописью для себя одной.
Характер почерка определился рано, еще в детстве.
Вообще же, небрежность в почерке считала проявлением оскорбительного невнимания пишущего к тому, кто будет читать: к любому адресату, редактору, наборщику. Поэтому письма писала особенно разборчиво, а рукописи, отправляемые в типографию, от руки перебеливала печатными буквами.
На письма отвечала, не мешкая. Если получала письмо с утренней почтой, зачастую набрасывала черновик ответа тут же, в тетради, как бы включая его в творческий поток этого дня. К письмам своим относилась так же творчески и почти так же взыскательно, как к рукописям.
Иногда возвращалась к тетрадям и в течение дня. Ночами работала над ними только в молодости.
Работе умела подчинять любые обстоятельства, настаиваю: любые.
Талант трудоспособности и внутренней организованности был у нее равен поэтическому дару.
Закрыв тетрадь, открывала дверь своей комнаты — всем заботам и тяготам дня».
Говоря о «таланте трудоспособности», Ариадна Эфрон описывает тот период жизни семьи в эмиграции, когда она, уже девочка-подросток, вела свои дневники, в которых первое место отводилось наблюдениям за состоянием души и ежеминутным трудом матери, как поэтическим, так и рутинным, бытовым, в заботе о семье отнимавшем у неё большую часть сил и времени. Конечно, литературного труда требовали и обстоятельства жизни: надо было печататься в эмигрантских изданиях, чтобы сводить концы с концами, получая за своё опубликованное, как и за переводы, мизерную оплату. А кормить, одевать и учить надо было и дочь, и сына. Зарплаты мужа, трудившегося в издаваемом им журнале, мало на что хватало.
» Да, я, пожалуй, странный человек,
Другим на диво!»
«Я с вызовом ношу его кольцо!
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —»
«В его лице я рыцарству верна,
— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —»
«Быть, несмотря на наш двадцатый век,
Такой счастливой!»
5.
Рассмотрим, как характеризует счастливая юная женщина своего избранника:
«Всем говорить, что у меня есть муж,
Что он прекрасен. «
«Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.»
И, целиком, три последних катрена:
«Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями распахнутых бровей —
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна,
— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —
Такие — в роковые времена —
Слагают стансы — и идут на плаху.»
«Он тонок первой тонкостью ветвей». Было бы наивным полагать, что речь идёт о хрупком сложении Сергея Эфрона. Опять ( и как философски-любовно! словно не девушка-невеста, а взрослая мать, любующаяся возрастающим сыном, его распускающейся молодостью ) характеристика духа, глубинная и точная: молодые ветви тонки, но гибки и прочны, наполнены живительными пронизывающими их соками, в состоянии движения и развития.
«В его лице трагически слились
Две древних крови. «
Кое-кто из исследователей жизни и творчества Марины Цветаевой называет последние строки этого стиха пророческими. А пророчице только лишь девятнадцать. И до общей «плахи» ещё тридцать лет земного пути.
Пусть весь свет идет к концу —
Достою у всенощной!
Чем с другим каким к венцу —
Так с тобою к стеночке.
— Ну-кось, до меня охоч!
Не зевай, брательники!
Так вдвоем и канем в ночь:
Одноколыбельники.
13 декабря 1921
«Как по тем донским боям. «