Блохина или герцена что лучше

Блохина или герцена что лучше

Войти

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

ГЕРЦЕНА, БЛОХИНА, 62 БОЛЬНИЦА

ИНСТИТУТ ИМЕНИ ГЕРЦЕНА

Итак. В Ставропольском моем краевом онкодиспансере мне отменили химию и отправили на доживание. Я собрала вещички и уехала в Москву. Начала с Герцена, просто потому что слышала, что там люди хорошие 🤷🏻‍♀️ мол в Блохина не очень отношение к людям, а в Герцена лучше (ну так говорили люди бывавшие в столице). Я не была ни в одной из этих клиник, направлений нет и с чего начинать непонятно. Ну с Герцена так с Герцена.

Не могу сказать, что Герцена нечто фантастически крутое и там мне дали надежду. Нет. Напротив, все надежды, даже последние, беспощадно обрубают каждый день, говорят, что болезнь быстро прогрессирует и все в общем оч плохо.
Но здесь впервые я почувствовала, что мне хотят помочь, не все, но многие. Представляете? Хотят помочь! Слухи о человечном отношении к людям в этой клинике не врали, а может это нормально? Ну нормально, когда в больнице хотят помочь? И не нормально, что я привыкла к отказам, пинкам под зад и грубому отношению?

Здесь мне хотели помочь!
Помочь хотела и врач онколог-дерматолог, которая действительно на короткое мое пребывание стала лечащим врачом и впервые (!) человека с меланомой без источника опухоли (то есть меня) осмотрела с лупой, с реальной лупой. Все тело! Заглянула во все места. Даже туда и туда. Ага.
А ещё помочь хотела девушка с регистратуры (прекрасная Настя, с огромным сердцем и душой), и симпатичный врач УЗИ, и приятные ребята с цитологии. Обследований прошла я много и относительно быстро (опять же спасибо Насте с регистратуры). Что-то платно, а что-то даже бесплатно (а что так бывает?).

Я просто приехала в институт и пошла в регистратуру. Показала выписку с диагнозом и попросила записать на платный прием к врачу онкодерамтологу. Ну и вот дальше закрутилось.

Сделано:
МРТ головы, сканирование скелета, УЗИ брюшной полости, КТ брюшной полости, КТ грудной клетки, пункция и гистология надключичного лимфоузла слева, биопсия и гистология брюшного лимфоузла (метастаз) справа, пересмотр гистологии стекол, анализ мутации гена Braf. Что-то в легком нашли 🤷🏻‍♀️

То, что от меня отказываются я уже привыкла. Не впервой. Плачу. Вытираю слёзы и иду дальше. Спасибо институту Герцена за неравнодушие и попытку помочь, но мой путь в поисках лечения продолжается.
Теперь в РОНЦ им. Блохина.

РОССИЙСКИЙ ОНКОЛОГИЧЕСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР ИМ. БЛОХИНА

В РОНЦ им. Блохина направила меня врач с Герцена, что бы я спросила про клинические испытания (КИ), потому что в Герцена испытаний не проводят. Она дала какую-то невзрачную бумажку, не очень похожую на направление, то там была её фамилия и фамилия врача к которому идти.

Огромный РОНЦ, вход по пропускам, а их естественно у нас нет. Ткнулись к теткам, которые выписывают пропуска, они нас не пустили, но дали телефон врача, мы ушли звонить на улицу и проситься на прием. Меня согласились принять.

В РОНЦ посмотрели две мои родинки дерматоскопом, сказали, что с анализом мутации гена BRAF заморачиваться не стоит, у меня, скорее всего ее нет, мутации этой (но я уже сдала в Герцена свои блоки и заказала этот анализ) и что я вообще не очень то похожа на меланомную, так как смуглая и темноглазая. И может гистология ошиблась? В Блохина то ее не пересматривали! Может питерский онкоцентр и Герцена ошиблись. А РОНЦ точно скажет! Ага 😏

Клинических испытаний в РОНЦ нет или меня не возьмут, я не очень поняла, так как выбежала из кабинета, что б не зарыдать при всех, этим я занялась в коридоре. (Upd: Коридоры РОНЦ вообще располагают к грусти и слезам, их я ещё не раз залью слезами позже). Маме без меня сказали что-то вроде, что шансов нет и не стоит мучить девочку лечением, которого нет…

КИ проводятся в 62-й больнице (Красногорск) и теперь мы едем туда.

62-Я БОЛЬНИЦА (КРАСНОГОРСК)

Источник

Сколько стоит умереть от рака

Разговор начался с волнующих многих людей вопроса: почему стоимость лечения злокачественных заболеваний в однопрофильных заведениях, таких как онкоцентр имени Н. Блохина и Онкологический институт имени Герцена, сильно разнится? Понятно, когда разные цены в московской больнице и, скажем, в Костроме. Но почему разные в двух однопрофильных государственных учреждениях?

— Как сориентироваться пациенту? Как понять, что он может уложиться в те деньги, которые у него есть?

— Пациент вообще не должен думать о том, в какие деньги он укладывается. Это противоречит самой идее социальной защиты граждан. Он должен получить соответственно Конституции в государственном учреждении бесплатную помощь. А уж как она покрывается, это вопрос не его. Чаще всего такую помощь он получает.

Несмотря на то что онкологические заболевания известны с глубокой древности, рак не уходит от нас, по-прежнему губит. До сих пор у науки нет четкого ответа, откуда он возникает, как от него избавляться. Пока все зависит от того, когда человек обратился за помощью. Выявленная на ранних стадиях опухоль излечивается или полностью, или протекает более спокойно. Например, рак молочной железы в первой стадии вылечивается в 90 процентов случаев. Тяжелее всего выявляются и лечатся рак поджелудочной железы, рак пищевода, опухоли так называемой скрытой локализации, то есть те, которые глубоко внутри.

Естественно, участников встречи интересовали современные методы избавления от опухоли. В основном это комбинированное лечение, вбирающее в себя операцию, лекарственную терапию и лучи. Последовательность их использования всегда индивидуальна. Есть ли все это в арсенале российских медиков? К сожалению, не всегда.

По количеству заболевших онкологическими недугами Россия, на первый взгляд, выглядит лучше, чем, скажем, США. У нас количество заболевших в среднем около 360 на 100 тысяч населения в год. В США почти 500 на те же 100 тысяч. Но. Этими данными не надо обольщаться. Рак чаще настигает людей пожилых, старых. А средняя продолжительность жизни в США заметно больше, чем в России.

Особую важность приобрела проблема, возникшая в связи с изменением приказа Минздрава России «О порядке оказания помощи онкологическим больным». Согласно этому приказу, разрешено лечить онкологических больных не только в специализированных учреждениях, а в обычных стационарах. Не исключено, что кроме хирургической помощи, там пациенты ничего иного не получат. Хотя, как мы уже сказали, помощь эффективна лишь тогда, когда в одном специализированном учреждении оказываются все виды онкологической помощи. Только так можно выбрать оптимальную стратегию ведения больного.

Подробности в одном из ближайших номеров «РГ»

Источник

«Мы не собираемся соревноваться с РОНЦ»

– В новый медицинский кластер вошли три учреждения – МНИОИ им. П.А. Герцена, МРНЦ и НИИ урологии. Объясните, какие цели преследовало слияние и, главное, как эти три института теперь будут взаи­модействовать?

– Все три института вошли в объеди­ненный центр как равные. Если анали­зировать ситуацию, становится ясно, что в МНИОИ – самом старом онко­центре страны и Европы – лучше всего развивалась хирургическая онкология, достаточно сказать, что сегодня мы оперируем больше, чем остальные он­коклиники в России. В 60‑е годы в Об­нинске появился медицинский науч­ный центр, принадлежащий Академии наук СССР, затем – РАМН, в котором занимались вопросами радиационной безопасности и радиологии, а вы пони­маете, что без радиологии невозможна онкология. Где‑то с 70‑х годов сформи­ровался Институт урологии, возглав­ляемый академиком Николаем Лопат­киным [скончался в 2013 году. – VADEMECUM]. Тогда институт занимался в основном доброкачественным процессами.

Параллельно в МРНЦ формиро­вались методы дополнительного воздействия на опухоль, комбини­рованного лечения, расширялась и вся инфраструктура – появилось большое количество институтов, занимающихся выпуском радиону­клидов, изотопов для медицинского применения, пытались делать ци­клотрон. Эти институты оказывали воздействие и на развитие медицин­ского направления. Целью совет­ского правительства уже тогда было создать радиационный комплекс, центр ядерной медицины.

К сожалению, у нас пока так и нет ни одного центра ядерной медицины. И все понимают, что ситуацию нуж­но менять. При этом здесь, в Москве, невозможно построить такой центр, а в Обнинске это возможно – есть и инфраструктура, и кадры, но хи­рургическая база не такая сильная. Получается, что в МНИОИ мы боль­ного можем прооперировать и отпра­вить в Обнинск на радиологическое лечение – это 100 км, хорошая трас­са, готовый институт. Но чтобы были нормальное регулирование, логи­стика и маршрутизация пациентов, нужна единая административная система. Поэтому и было принято решение о формировании онкологи­ческого кластера.

Теперь история болезни пациента сразу попадает в компьютерную базу единого медцентра, вырабатывается тактика лечения, и мы понимаем, что к определенной дате его ждут в МРНЦ, а затем ему выделено вре­мя для хирургического лечения в МНИОИ и так далее. Мы экономим на управленческом аппарате, увели­чивая таким образом объем средств, поступающих на работу институ­та и врачей. В мире идут таким же путем: 300 лет назад были объедине­ны клиники в Гейдельберге, немцы поняли, насколько это удобно, и сей­час присоединили к ним еще шесть университетских клиник и про­тонный центр [речь идет об одном из крупнейших клинических центров Германии, консолидирующем 42 специализированные клиники. – VADEMECUM]. На их фоне мы смотримся пока еще как маленькое объединение, у нас в общей сложности 2 тысячи коек, а у них – 10 тысяч коек и еди­ная дирекция.

– А сами институты как восприняли объединение? В Обнинске, кажется, были не очень довольны, туда даже при­езжала министр Вероника Скворцова.

– Ситуация была сложная, любые изменения тревожат людей. Чего боя­лись наши обнинские коллеги? Что их разгонят, центр аннулируют и заберут все деньги. Сейчас они успокоились, все ученые советы мы проводим со­вместно по телемосту. Очень помог в этом объединении губернатор Ана­толий Дмитриевич Артамонов, у него были неоднократные встречи с нашим министром по этому поводу. Мы были у мэра города Александра Алексан­дровича Авдеева и с ним будем вне­дрять программу ядерной медицины, которую он поддерживает. Это очень важно.

– Как планируется развивать обнинский центр?

– Две недели назад было проведе­но совещание научного совета при Минздраве и по докладу академика Александра Румянцева [директор ФНКЦ им. Д. Рогачева. – VADEMECUM], кото­рый руководит научной платформой «Онкология» в стране, была создана межведомственная рабочая группа по ядерной медицине, и я эту группу возглавляю. Сейчас мы формируем ее состав. В группу уже вошли дирек­тор Федерального энергетического института Обнинска, руководители других крупных немедицинских институтов, которые станут произ­водителями необходимой для нас аппаратуры и импортозамещающих изотопов. Мы же будем выступать как медицинские заказчики, будем разрабатывать задание. Всего же в группу войдут около 40 человек, в том числе и представители реги­ональных развивающихся центров ядерной медицины. Будем пытаться просчитать тарифы, необходимо про­вести аудит – понять, что у нас есть, у кого какая готовность для развития центров.

– Так ведь есть программа по созданию федеральной сети центров ядерной ме­дицины. Ее реализует «ПЭТ‑Технолод­жи», портфельная компания «Роснано».

– О каком объеме финансирования может идти речь, если задаться целью привести обнинский центр в соответ­ствие с этими задачами?

– В этом году новый объединенный центр не был заложен в бюджет. В сле­дующем году нам должны дать хорошие объемы по ВМП, и по ОМС в онколо­гии увеличиваются тарифы и объемы. Но Вероника Игоревна Скворцова говорила, что часть финансирования будет наша, а часть – в рамках государ­ственно‑частного партнерства (ГЧП). Задумки большие. Здесь, в МНИОИ, мы монтируем кибернож, а в Обнин­ске будет гамма‑нож – и он как раз будет приобретен на средства ГЧП: 5,5 млн евро мы, конечно, не сможем вытянуть нашим бюджетом. Такое сотрудничество нас устраивает – платит не сам больной, а государство за него.

– Такая же схема, по которой работа­ет ЛДЦ МИБС Аркадия Столпнера в Петербурге?

– Да, это одна из моделей, и она удач­ная. Мы даем территорию, инвесторы ставят оборудование. Если с гам­ма‑камерой получится, то у нас будут закрыты все ниши. Будут стоять линейные ускорители – два здесь, в МНИОИ, два – в Обнинске. Здесь же мы монтируем протонный ускоритель, который пока будет экс­периментальным. В МРНЦ большая экспериментальная база доклини­ческих исследований, и если сейчас мы разработаем дозы на экспери­ментальных животных, то к на­чалу года будем готовы проводить первый сеанс протонной терапии. А к концу следующего года ее смогут пройти первые больные.

– А сколько средств потребуется об­нинскому центру?

– Вообще‑то, бесконечность. Думаю, на запуск ядерного центра потребу­ется 13‑14 млрд рублей. В этом году у нас в МНИОИ и МРНЦ были консолидированные бюджеты – примерно по 1,6 млрд и в институте им. П.А. Герцена нам удалось се­рьезно обновить диагностическое оборудование.

– А 13 млрд – это на закупку оборудо­вания?

– И на монтаж, и на ремонт. Во­семь лет уже в Обнинске стоит недо­строенный корпус, у него сложная судьба – здание начинало строить МЧС. Потом работы были приоста­новлены, корпус перевели на баланс МРНЦ, и строительство законсерви­ровали. Сейчас мы проводим строи­тельную экспертизу – можно ли его доделать или надо разбирать. Надеем­ся, что разрушать не придется.

– Пациенты из МНИОИ уже отправ­ляются в Обнинск?

– Да, и наоборот – из Обнинска в Мо­скву. Как минимум пять‑шесть чело­век в день курсируют между клини­ками. Для институтов это выгодно и в научном плане: мы можем оценить законченный случай. Раньше мы рассматривали только хирургическую тематику, а сейчас в объединенном ФМИЦ есть несколько аспирантов, которые напрямую общаются друг с другом. И если один, например, занимается хирургической пробле­мой, то он всегда на связи с коллегами и знает, что происходит с пациентом на лучевом этапе.

– Есть ощущение, что ФМИЦ серьезно выдвигается вперед и начинает обхо­дить РОНЦ. У которого, например, нет собственного киберножа. Такое оборудование есть только у частной клиники, действующей на базе центра им. Блохина.

– Да, государственный кибер­нож стоит в Ханты‑Мансийске, будет и у нас. Но мы не собираем­ся соревноваться с онкоцентром им. Н.Н. Блохина. Мы – коллеги, и РОНЦ возглавляет великий онколог Михаил Давыдов.

– Главный онколог Минздрава.

– Да, это так. Но головная организация по онкологии – наш институт. С 1982 года вся методологическая работа идет отсюда, мы ведем статистику. Но мы работаем комплексно с Михаилом Ивановичем.

– У нас в стране есть проблема – от­сутствует системность в диагностике и терапии. Пациентов, например, могут лечить без морфологической верифи­кации. Кто должен все это приводить к единообразию?

– Совершенно верно, есть проблемы со стандартами. Мы сейчас как раз нала­живаем систему, которая была много лет расстроена. Трудно было опираться на регионы, потому что онкопомощь была не очень развита. Но сейчас многие диспансеры выходят на хороший уровень. Хабаровский, красноярский, омский, казанский диспансеры уже оснащены как серьезные клиники. Красноярский диспансер совершенно потрясающий, сейчас они достраивают поликлиниче­ский комплекс, а рядом ФМБА создало ПЭТ‑центр. Модернизация много сдела­ла – в контрактах на закупку оборудова­ния было прописано обучение специали­стов, и многие врачи прошли стажировку за рубежом. Теперь, когда ведешь теле­мост, получается уже диалог, а не моно­лог. В определенном смысле мы были «переводчиками» между европейскими стандартами и российскими, а теперь региональные специалисты сами стали ездить за границу, и мы можем говорить с ними на равных.

Да и губернаторы, главы городов стали понимать, как важно развивать он­кослужбу в регионах. Например, губер­натор Калужской области доплачивает врачу общей практики 3 тысячи рублей за пациента с выявленным раком. Сейчас мы как раз планируем с калуж­ским диспансером начать программу по онкологии репродуктивных органов: запустить передвижные диагностиче­ские комплексы по трем направлени­ям – молочная железа, шейка матки, предстательная железа. В чистом виде скринингом это назвать нельзя, но про­ектом по ранней диагностике – можно.

– А как быть со стандартами? На­пример, у нас проблема с проведением иммуногистохимического исследования (ИГХ) – оно не везде включено в тари­фы ОМС.

– В Германии ИГХ тоже не везде дела­ют. Но там ИГХ проводят референтные центры, в том же Гейдельберге. Гер­мания, конечно, меньше, но и у нас, наверное, ИГХ тоже не во всех дис­пансерах нужно проводить, а толь­ко в окружных. Сейчас идет работа по предложениям, каким образом регулировать тарифы. Процедура ИГХ с определением всех маркеров и ген­ных мутаций стала проводиться не так давно. Но в ОМС хватит денег на ИГХ, если мы не будем направлять больного на ЭКГ, рентген, если эти исследова­ния были сделаны ранее. Здесь можно искать варианты, со стандартами слож­нее – предстоит большая работа.

– Их пишет Минздрав или главный онколог?

– Это комплексная работа министер­ства, головного учреждения, главного онколога Минздрава. И самого про­фессионального сообщества. Пока ни в одной отрасли нет стандартов – от авиации до медицины. Думаю, нуж­на федеральная отчетность перед ми­нистром. Как внедрить стандарты, если нет такого прямого подчинения? Это должно быть решением сверху. Как, на­пример, президент в свое время вводил прямое назначение губернаторов.

– А если это применять к онкологии?

– Соответствующий департамент Минздрава приглашает профильных экс­пертов. Например, если сильная по показа­телям онкология в Омске – значит, глав­ного онколога региона нужно приглашать в эту группу. Экспертам дается задание по выработке стандартов, они сидят там с ними до ночи. Это серьезный труд, ведь сколько локализаций в онкологии!

– Хорошо, предположим, такая груп­па онкологов разработала стандарты. А дальше? Ведь не всегда делают то, что прописано.

– Исполнительная дисциплина – вооб­ще проблема. Все равно будем последо­вательно развивать и внедрять стандар­ты. Сначала поручать это тем, кто умеет. Например, воронежский диспансер готов работать, у них и ПЭТ есть.

– Пока государственные клиники разбираются со стандартами, на рынке появляются частные игроки.

– Да, онкология востребована на рын­ке, но мы не боимся конкуренции. Мы боимся выпадения больных из статистики. Нужно, чтобы частные клиники тоже входили в базу единого канцер‑регистра. Иначе мы покажем нулевую заболева­емость при повысившейся смертности: частные клиники будут диагностировать у пациентов злокачественные новообразо­вания, однако информации об этих боль­ных у нас не будет. Или по этой же причи­не статистика будет фиксировать падение заболеваемости, хотя в действительности этого происходить не будет. Рост заболева­емости в онкологии – это вовсе не плохой показатель, он говорит лишь об активной выявляемости. Важно, чтобы в частных клиниках работали профессионалы.

Источник

ЕСТЬ ПРЯМОЙ И ПРОЗРАЧНЫЙ ПУТЬ ПОПАСТЬ К НАМ НА ЛЕЧЕНИЕ

Г.С.Алексеева, профессор, заместитель генерального директора ФГБУ НМИЦР Минздрава РФ:

Галина Сергеевна, нас часто спрашивают, как попасть на прием к специалисту института Герцена или любой другой филиал ФГБУ НМИЦ радиологии и получить помощь по ОМС? Основное правило?

То есть при наличии направления с места жительства человек может рассчитывать на то, что эта консультация может быть бесплатна?

Однозначно. Эта консультация будет для него бесплатной, потому что в направлении лечащим врачом по месту жительства будет написано : нуждается в обследовании.

Но бывают случаи, когда на местах отказывают в таком направлении.
Почему и что делать в таком случае?

Думаю, причина одна: местные врачи считают, что у них в поликлинике или в региональном центре есть все необходимые условия для инструментального или лабораторного исследования и нет необходимости тратить время и деньги на дорогу, чтобы получить такую же консультацию и обследование в Москве.

То есть они должны объяснить обратившемуся, что у них есть возможность сделать тоже самое, но по месту жительства или в соседнем городе или клинике? Ну, допустим, направление получено. Человек входит к нам в институт. Его действия? Почему я спрашиваю: в последнее время развелось множество каких-то посредников, которые крутятся возле известных клиник и морочат людям голову, обещают золотые горы, а потом, оказывается, просто мошенники. Как этого избежать? Вот человек вошел в наше здание, какие его действия?

А если – нет? Не смог он его получить.
Или если человеку предлагают пройти обследование в своем городе, но он хочет получить, например, второе мнение непременно у нас?

Второе мнение он тоже может получить двумя способами. Первое: настоять в своем медицинском учреждении, чтобы его специалисты вышли на телемедицинскую связь с нашим институтом и посоветовались по поводу конкретного случая с нашими докторами. Такая консультация также проводится абсолютно бесплатно в режиме «врач-врач», далее пациенту сообщаются результаты консультации или консилиума, если на связи были несколько специалистов. Мы готовы дать такую консультацию по обращению из любого города нашей страны, который соединен с каналами телемедицинской связи (это проект Минздрава РФ), достаточно сделать заявку установленной формы, в соответствии с приказом МЗ и выйти на связь в установленное время, заслушать историю болезни и провести консилиум по конкретному случаю. Либо высказать второе мнение.
Второй способ: если пациент не может получить такую помощь, он может взять все бумаги, которые у него есть,и приехать к нам. Но в таком случае, конечно, консультация будет платной. Можно заранее узнать о ее стоимости в том же колл-центре. Все механизмы платных услуг и расценки согласованы нашим учредителем – Минздравом России.

Понятно. Вот выясняется в результате консультации, что ему нужна наша помощь. К примеру, доктор говорит, что у вас действительно есть проблема с кожей и мы можем вам помочь. Какая логистика ждет его дальше?Он возвращается к себе и добивается направления? Или?

Вероника Игоревна Скворцова в свое время очень предметно занималась вопросом сокращением сроков от момента обращения и постановки диагноза до начала лечения, есть приказ министерства. Какие там сроки?

Сейчас действует следующий норматив: от момента постановки окончательного клинического диагноза до госпитализации должно пройти не более двух недель. Это как раз прописано в порядке оказания медицинской помощи больным с онкологическими заболеваниями.
Хочу добавить, что на все локализации у нас разработаны единые стандарты оказания медицинской помощи при онкологических заболеваниях. Независимо от региона базовый набор медицинских услуг единый, и наши специалисты работают по одним и тем же протоколам, что и иностранные клиники. Международные правила лечения онкологических заболеваний едины, мы в одинаковой мере умеем все тоже самое, что и наши коллеги за рубежом, поэтому прежде, чем отправиться куда-то за помощью, внимательно почитайте сайты собственных российских, в том числе федеральных онкоцентров.

Так бывает, что когда люди что-то ищут в интернете, узнав о страшном диагнозе – им начитают звонить и предлагать: мы можем вам помочь, принять вас, хоть завтра, исследовать и пролечить у лучших специалистов. Люди,как правило, находятся в расстроенных чувствах и на все соглашаются. Их ситуацией пользуются теневые участники процесса. Как относиться к такого рода звонкам? И есть такая практика у нашего института?

Мы можем позвонить только в одном случае: если пациент записался на прием через колл-центр, тогда за день или два ему отзваниваются наши операторы и уточняют, не изменились ли у него обстоятельства, подтверждает ли он свое намерение, для того чтобы понимать, это «окошечко» освободилось или нет. Я советую не реагировать на другие звонки, с навязчивой рекламой, предложениями вылечить все быстро и без проблем. Ведь очень много, к сожалению, ловкачей, которые наживаются на чужом горе, особенно в онкологии. Пытаются где-то добыть базы этих больных, надоедают своим участием. Думаю, не стоит обращать на них внимание. Есть абсолютно прямой прозрачный путь: позвонить в наш колл-центр или обратиться в институт лично.

Источник