уходящая натура что это значит
Уходящая натура
Это такой термин из лексикона кинематографа. Так называют то, над чем властно быстротекущее время — последний закатный луч, тающий по весне снег, опадающая листва… У киношников уходящая натура обычно связана с природными метаморфозами. Конечно, «уходящая натура» чревата неприятностями — задержками в работе, переменами в изобразительном решении, но для фильма это, как правило, не катастрофично. Выход находится. А вот если что-то уходит навсегда, безвозвратно… Есть огромная область человеческой культуры, над которой время властвует со всей жестокостью. И есть огромная армия людей, которые самоотверженно, отдавая себе отчёт в тщетности своих усилий, пытаются с этой жестокостью бороться, спасать, сохранять… Эта армия — музейщики. Среди них есть особый отряд — усадьбоведы.
Что возникает в представлении при слове «усадьба»? Белое строение с колоннами на берегу реки или пруда, липовая аллея, заросшие дорожки, ну, может быть, еще брошюрка, рассказывающая о том, что тут когда-то жили князья такие-то… А уж что там сейчас, внутри этого дома с колоннами — так лучше туда не заглядывать!
Но нельзя не заметить, что понятие «русская усадьба» уникально. Такого не было и нет нигде. Никакие «Замки Луары» — популярный туристический маршрут Франции — с богатством культурного слоя, созданного русским дворянством в XVIII — ХIХ веках, не сравнятся. Увы, как известно, «что имеем — не храним». Правда, пытаемся сохранить. По мере сил, средств и эрудиции. Об этом я беседовала с заместителем председателя Общества изучения русской усадьбы (ОИРУ), доктором искусствоведения Марией Владимировной НАЩОКИНОЙ.
— Для начала расскажите об Обществе — об ОИРУ, выпускающем такие интересные сборники-ежегодники, я вижу у вас десятый, значит, ОИРУ уже больше десяти лет?
— Нет. Гораздо больше. У ОИРУ долгая и трагическая история. Общество было создано в 1922 году молодым искусствоведом Владимиром Згура. Очень молодым — ему и двадцати лет не было, а умер он в 1927 году. И если бы не умер, то, наверняка, как и коллег, его постиг бы рок репрессий. В 30-е годы многие из них были расстреляны, арестованы, умерли в ссылке. И само Общество в 1929 году было разогнано. В 1992 году состоялось его возрождение. Собирая по крупицам уцелевшее наследие згуровского ОИРУ, нынешние оировцы, среди которых — архитекторы, историки, искусствоведы и даже физики-математики, ведут исторический отсчёт времени с 20-х годов, т.е. нам уже за восемьдесят.
— Кроме стремления сберечь, сохранить то, что ещё осталось, что общего в деятельности ОИРУ прошлых лет и нынешнего? Что нового внесло время?
— Я часто цитирую покойного академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва: «Надо, чтобы Россия осталась хотя бы в памяти». Материальное уходит, память остаётся. Но проблем, связанных с сохранением исторической памяти, в наши дни стало не меньше, в связи с чем круг тем, которыми занято ОИРУ, гораздо шире.
Действительно, в первые послереволюционные годы сопротивление разрушающим силам было если не проще, то прямее, яснее — была задача противостоять вандализму. Противостоять, изучая, пропагандируя осознание того, что буржуйская усадьба — это не просто комфортное место проживания очень богатых, просто богатых и более или менее состоятельных людей, устроивших свои гнёзда в обрамлении ухоженных садов и живописных пейзажей, а это некий интеллектуально-культурный центр, распространяющий благотворное влияние, в зависимости от своей значительности, на большее или меньшее пространство.
— Ясно, что поле деятельности ОИРУ огромно. Чтобы приблизиться к земным конкретным проблемам, ограничим его хотя бы территориально — московской губернией. Можно ли сказать, сколько усадеб было и есть в Подмосковье?
— Имеется каталог, в котором числится до шести тысяч подмосковных усадеб, среди них и те, от которых остались лишь руины, и те, о которых есть упоминания в литературных источниках.
— А такие, на которые можно сегодня посмотреть?
— Из этого числа их не более половины. И они в разном состоянии.
— В перечне памятников усадебного искусства Московского уезда, составленном в 1928 году картографической комиссией ОИРУ, можно встретить немало объектов, которые теперь только в этом перечне и найдёшь. Что-то «съела» Москва, что-то порушилось, сгорело, было сознательно уничтожено. Уже и в том перечне попадается примечание: «Сохранились остатки надгробных плит…» Сейчас, наверное, и остатков не найдёшь!
— В перечне можно встретить немало упоминаний о деревянных сооружениях. Сейчас в Подмосковье нет ни одного памятника деревянного классицизма.
— Но что-то восстанавливается? Наверное, за последние годы удалось немало реанимировать?
— За последние десять лет как раз развалилось особенно много! Те усадьбы, про которые можно сказать, что они в хорошем состоянии, наперечёт. Да и реставрация в них сделана хуже, чем это делалось в советские времена. К примеру, такое известное место, как Барвиха. Называется — усадебные строения «восстановили». Да не восстановили, а искалечили!
— Зато придали элитный комфорт!
— А сколько конфликтных ситуаций! Взять хотя бы то, что происходит сейчас с уникальным Дунинским городищем, которое находится в охранной зоне, рядом с санаторием Академии наук «Поречье», на берегу Москвы-реки. Там имеются курганы, которых человек, не посвящённый в археологию, вообще не должен касаться. Однако берег Москвы-реки уж очень живописен и привлекателен, ясно, что в этой охранной зоне кое-кому хочется воздвигнуть свой красно-кирпичный домик. Один такой могущественный желающий уже бетонный фундамент соорудил, да, видно, Бог его покарал — молнией убило. Но других это не остановило. Как не останавливают Указы об учреждении охранной зоны за подписью самых авторитетных лиц государства. Или история с блоковским Шахматовым. Дом поэта восстановили. Там открыт музей, ведётся музейная работа, проводятся литературные встречи. И пусть само здание — новодел. Ценность Шахматова — в окружающей среде, в лесах, полях, которые питали поэзию Блока. А музею отведены всего четыре гектара окружающей территории, охранная зона не утверждена, то есть если этот кусок блоковской России приглянётся кому-то из «новых русских», среда исчезнет, её задавят особняки и бетонные стены. Подобная ситуация уже возникла в Муранове. Директор дома-музея из Интернета случайно узнал, что на холмы, создающие мурановский пейзаж, готовится покушение, забил тревогу, пока агрессия остановлена. Но надолго ли? Могу, однако, назвать примеры и иного порядка. Михаил Ходорковский в бытность свою олигархом взял в долгосрочную аренду усадьбу Коралово под Звенигородом. Он её восстановил. Не отреставрировал, а именно восстановил внешний вид. Причём очень грамотно, сохранив классические формы. Или известный финансист Борис Федоров. Человек небедный, он купил участок на Малой Истре, где была усадьба с парком в сорок гектаров. Здание усадьбы сгорело в 70-е годы. Сохранились чертежи, планы надворных построек. Новый владелец решил всё восстановить. И он эту работу ведёт, относясь к ней, как к занятию для души, а не к перспективному вложению средств.
— Кстати, о вложении средств. При том, что столько подмосковных усадеб стоят, разваливаясь, и, казалось бы, только и ждут, что кто-то возьмётся за их восстановление, на это дело не находится инвесторов, почему?
— Не находится. Ведь средства нужны колоссальные, и нет уверенности, что они будут компенсированы.
— Но как же в Европе? Замок-отель, замок-музей, где-то эти функции совмещаются. Туристы идут толпой, и частные владельцы, как видно, не разоряются, а часть дохода, согласно закону, тратят на содержание и реставрацию памятника. Почему бы у нас…
— Потому что у нас отсутствует цивилизованное отношение к памятникам! Там можно в замке оборудовать дорогой отель, обставить его антиквариатом и сдавать апартаменты за большие деньги. А музейную часть оставить в общественной собственности и водить экскурсии. У нас такое возможно пока только на уровне благой идеи. Если и найдётся какой-то инвестор, готовый купить полуразрушенную усадьбу, восстановить и начать её коммерческое использование, я не поверю, что он подойдёт к этому не как к возможности что-то ухватить на халяву. К высокому понятию «русская усадьба», к исторической памяти, о которой говорил академик Лихачёв, это не будет иметь ни малейшего отношения.
— А Константиновский дворец в Петербурге?
— Показуха, в которую вложены колоссальные средства. В нашем 9-м выпуске сборника ОИРУ «Русская усадьба» я в своей статье писала, что за последнее десятилетие Россия быстрее, чем прежде, теряет своё исторически-архитектурное достояние. Это объясняется просто: если в послереволюционные годы старые усадьбы использовались как санатории, пионерские лагеря, дома престарелых и т.п., в годы «перестройки» все владевшие этими строениями организации оказались без средств. Заброшенные, бесхозные постройки быстро стали добычей всех, кому не лень. То же самое произошло и с бывшими приусадебными землями.
Русская усадебная культура вместе с её носителями и создателями ушла безвозвратно, сметённая революцией. Теперь уходят остатки стен, пейзажей. Надо ли стремиться к сохранению этих искалеченных остатков? На этот вопрос нет прямого ответа. Но есть относительный, понятный любому русскому человеку: пока жив народ, жива его память. А раз жива память, можно надеяться на возрождение — в новом, которое мы сегодня ещё не можем себе представить, качестве.
Нежные богини. Уходящая натура
Поделиться:
Существует мода на одежду, на политические взгляды. А бывает мода на определенный тип женщин или, скажем, на тип отношений между женщинами и мужчинами. И наблюдать за ее изменениями смешно и по-своему даже поучительно.
Но в их стае такие интересные законы, такие странные повадки, что это изумляет и веселит, а иногда просто сбивает с толку.
Вот, например, еще недавно они все одевались в платья типа от Кавалли, красили волосы в платиновый цвет и надували губы.
Сейчас же они порхают в летящих платьях «богиня», волосы закручены под завязочку, во лбу — звезда, макияж умеренный, губы свои, без наполнителей. Мягкий романтический образ.
Конечно, остались и матриархи движения, которые истово верят в леопард и стринги. Но они — уходящая натура. Хищницы вышли из моды.
В любом клубе, на открытии ресторана, уже и на некоторых выставках такое количество трепетности и нежности, что рядом даже думать матом стыдно.
Конечно, старшее поколение богинь тоже перестраивается. Им проще: у них есть кое-какие деньги, они могут позволить себе ткани, которые не бьются током и не расползаются от дождя. Начинающие Афродиты толкутся на рынках вроде знаменитой Дубровки, где можно за недорого одеться, как античная статуя.
Говорят эти девушки между собой, в основном, о мужчине — и с такими же интонациями, как сумасшедшие мамаши — о детях.
— Мы прилетели из командировки, так устали, что сразу легли спать, а потом покушали в «Рагу».
Мы-мы-мы. Мы — много работали. Мы — недовольны. У нас — проблемы.
Но в обществе они чаще молчат, только улыбаются и радуются. Девушка должна всегда-всегда радоваться. Этому явно тоже учат в каких-то начальных школах для богинь.
Девушка должна быть праздником, который всегда с тобой (и который знает код к твоему мобильному телефону).
Причем мужчины все понимают. Но при этом, что странно, готовы обманываться. И даже не потому, что эти девушки красивы или вдохновенно сексуальны — обычно они «так себе». А потому что, во-первых, обманываться просто, во-вторых, мужчинам все-таки льстит в определенном смысле, когда за ними так нежно охотятся.
На самом деле многим мужчинам хочется иметь такую подругу, которую вроде бы можно вывести в свет, но влюбиться в нее невозможно (ведь кому нужны эти сложности? У всех жены, дети) — это раз. И два: она не обходится чрезмерно дорого. Рестораны, немного наличных, подарки из Duty Free.
А девушки хотят удержаться хотя бы пару лет, чтобы все это превратилось в подобие отношений — и чтобы мужчина вроде как был обязан.
С ними должно быть удобно. И — тренд этого года — не стыдно. Нужно соблюдать приличия (насколько это возможно в рамках жанра), ведь у девушек, которые переспали со всеми (и не однажды) и которые состоят в агентствах, не очень заманчивые перспективы.
Конечно, их цель — в конце концов выйти замуж. Ладно, уже не за всемогущего миллионера, а хотя бы за приличного высшего менеджера. Но в архивах немало случаев, когда девушек брали замуж, но очень быстро с ними разводились, узнав о прошлом (и о том, какая ставка была за выходные в Европе).
Поэтому богини осторожничают.
Раньше были такие номера популярны: приехать на свидание в слезах — мол, какой ужас, кошмар, трагедия, потеряла по дороге сережку, наша семейная драгоценность, что же делать, любимая мамочка подарила, она ей от обожаемой бабушки досталась.
Дальше все понятно: мужчина «не может смотреть, как женщина плачет» (и времени у него на это тоже нет — в планах были ужин и секс), и они быстро едут покупать ей новые семейные сережки.
Сейчас уже про деньги никто не говорит. Наоборот, девушка может подарок сделать, пусть незатейливый, но со смыслом.
— А у вас как, товарно-денежные? — спрашиваю я одного друга о его Венере.
— Не, — он все-таки немного смущается. — Она про деньги ни слова. Но денег я, конечно, дам. Все же понятно, мне не двенадцать лет.
Может, кому-то все это кажется неприличным или циничным, но я лично даже с некоторой ностальгической тоской смотрю на такие отношения, они ведь уже и сами исчезающий вид, уходящая натура. Сегодня те мужчины, которые могут позволить себе подобный образ жизни (и я не про размер счета в банке, скорее про психику), они стареют. Конечно, всегда останутся какие-нибудь лихие нувориши или зарвавшиеся чиновники, но это будут единичные случаи. В массе на смену этим патриархам приходят новые характеры. Сейчас деньги делаются на интернете, на культуре, даже на науке. И эти деньги зарабатывают совсем другие люди. С иным сознанием. Просто сравните Дональда Трампа и Сергея Брина.
Богатые знакомые моего возраста — это все технологии или арт-бизнес, кино-бизнес. И у них другое отношение к себе — более человечное, что ли. Это уже не миллионеры из хрущоб, которые хотели дорваться до всего и сразу. Кроме того, это люди, которые выросли среди амбициозных ровесниц, среди успешных матерей, они по-другому относятся к женщинам. Женское сообщество для них — это не рынок рабынь.
Так что наслаждайтесь закатом эпохи — последними днями языческих богинь, отплясывающих для стареющих Зевсов, Сатурнов и Кроносов.
Фильмы и Сериалы 12+
О чем фильм
Известный режиссер Андрей Звонарев мечтает экранизировать Достоевского, а вынужден снимать фильм-эпопею о советской деревне. Помимо творческих метаний, Звонарева одолевают личные проблемы — он вынужден задействовать в картине одновременно жену и любовницу, а на съемках у него внезапно вспыхивает новый роман. Друг Звонарева, режиссер Кузьменко, после давнего триумфа на Западе не может вернуться в профессию. Андрей помогает Кузьменко, не подозревая, что участие в проекте может сломать его другу жизнь.
Николай Лырчиков сценарист «Уходящая натура» — это история про отечественное кино 1970-х. Главный герой — режиссер Андрей Звонарев — собирательный образ. Таких режиссеров в Советском Союзе было много. Звонарев мечтает экранизировать классику — «Село Степанчиково и его обитатели» Достоевского, но вместо этого вынужден выполнять госзаказ — снимать фильм про подъем сельского хозяйства.
Мария Шукшина Это история о том, как снималось кино в СССР — со всем закулисьем, со всеми сложностями… Там нет знаменитых прототипов, но поскольку сценаристы жили в то время и вращались в тех кругах, думаю, что в основе есть и реальные истории.
О команде
Режиссер картины Дмитрий Иосифов известен в основном своими актерскими работами (в частности, главной ролью в фильме «Приключения Буратино»). Параллельно с успешной карьерой артиста Иосифов снял более сорока клипов и несколько сериалов, среди которых «Лето волков» (2011) и несколько эпизодов «Убойной силы».
Главную роль режиссера Звонарева исполнил актер Сергей Колтаков, дебютировавший в кино в начале 1980-х и запомнившийся ролями в фильме Глеба Панфилова «Валентина» и Инны Туманян «Соучастники». Из его последних работ можно отметить Уколова в сериале «Обратная сторона Луны» и роль прокурора в фильме «Мама, не горюй».
Жену главного героя играет Мария Шукшина, не нуждающаяся в особом представлении. По признанию актрисы, ей довольно тяжело было вжиться в эту роль, так как обычно она играет городских жительниц, «буржуа».
Мария Шукшина Я играю актрису, жену главного героя — известного режиссера. Роль очень интересная, это «кино в кино»: и съемки, и пробы, и личная жизнь очень непростая. Грим, прически, винтажные костюмы — настоящие. И то, что моя героиня — то актриса, жена известного режиссера, то простая доярка — интересная актерская задача.
Роль молодой любовницы Звонарева, Аллы, досталась актрисе Ане Чиповской, которая одновременно со съемками в «Уходящей натуре» была задействована в другом сериале про ушедшую эпоху, «Оттепели».
Дмитрий Иосифов Ане Чиповской, думаю, пришлось труднее всех. Задача перед ней стояла сложная — сыграть актрису конца 70-х. А она ведь совершенно не знает советской манеры игры, да и реалии того времени знакомы ей лишь понаслышке. Кажется, она до сих пор обижена на меня за то, что я пытался в сцене допроса в КГБ довести ее до настоящего отчаяния. У нее не получалось, мы делали дубль за дублем, а она думала, что у меня к ней какие-то личные претензии. меня же волновал результат на экране.
Несмотря на наличие жены и молодой любовницы, Звонарев несчастен в личной жизни и настоящая любовь находит его на съемках в лице деревенской жительницы Катерины. Ее сыграла актриса Алена Бабенко, известная по таким фильмам как «Водитель для Веры», «Каникулы строгого режима», «Юнкера».
Алена Бабенко Я играю благородную деревенскую женщину с польскими корнями. Муж (его сыграл Олег Тактаров) любит, но бьет. Фильм снимался под Минском в деревне недалеко от Борисова, очень интересно посмотреть на результат.
Звезда фильма «Мы из джаза» Игорь Скляр, чья актерская карьера насчитывает несколько десятков ролей в кино и театре, сыграл друга главного героя режиссера-неудачника Кузьменко.
Игорь Скляр Мой герой — человек и художник с твердыми убеждениями, принципами, понятиями о чести, которым он не хочет изменять. Он антипод другому режиссеру, который многим напомнит Ивана Пырьева, шедшего на компромиссы с властью, и на очень серьезные компромиссы.
В сериале также приняли участие Владимир Вдовиченков («Бумер», сериал «Бригада», «Левиафан» Андрея Звягинцева), Олег Тактаров («Красный змей», «Охота на изюбря», «Generation П»), Вячеслав Гришечкин (сериалы «Солдаты», «Фурцева», «Марш Турецкого»), Владимир Меньшов и другие.
О съемках
Работа над сериалом проходила в Белоруссии, где съемочной группе удалось найти максимально похожую на позднесоветский период деревенскую натуру. Для создания соответствующей времени картинки реквизиторы привезли на площадку дуговые прожекторы ДИГ — тяжелые осветительные приборы, которые использовались в советском кино.
Дмитрий Иосифов Когда эти приборы показали нашим осветителям, те сказали, что и близко к ним не подойдут. С трудом нашли двух специалистов, которые еще помнят, как обращаться с такой техникой. Но эффект того стоил…
Д ругой сценой, работа над которой далась тяжело, стал эпизод, в котором героине Марии Шукшиной пришлось доить корову. Актриса переживала не только из-за того, что у нее может не получиться достоверно изобразить доярку, но и боялась животного.
Дмитрий Иосифов Маша опасалась, что корова ее лягнет. Пришлось объяснять, что они не лягаются. Впрочем, во время съемок этого эпизода Шукшиной все равно досталось — отгоняя мух, корова пару раз хлестко ударила Машу хвостом по лицу, да так, что чуть было в глаз не попала. Тогда я попросил привязать коровий хвост к ноге, и дело пошло. Маше, конечно, все равно было страшновато, но она героически выдержала три дубля и даже надоила немного молока — чуть меньше полведра
Кадры из фильма вошли в клип на новую песню группы «Любэ» «Все зависит от Бога и немного от нас». Трек войдет в новый альбом группы «За тебя, Родина-мать», релиз которого запланирован на февраль следующего года.
Уходящая натура
Термин «уходящая натура» используют кинематографисты и художники, когда необходимо успеть запечатлеть состояние природы или объекта. Сегодня «уходящей натурой» называют явления общественной, политической, культурной жизни, которые в силу разных причин уходят в прошлое, исчезают бесследно, невозвратно. Историк Александр Гончаров с 2015 года едва ли не каждое лето проводит в Заполярье, отмечая и изучая следы, оставленные теми, кто осваивал Арктику и север Красноярского края в ХХ веке. Увы, следы эти стирает не только время, но и люди…
— Александр Евгеньевич, какие задачи были у экспедиции минувшего лета?
— Скорее это была мини-экспедиция. В августе примерно месяц работали на участке от Дудинки до Бреховских островов, в основном – по правому берегу Енисея. Задачей в рамках президентского гранта «Енисей – Арктика» был сбор данных, связанных с освоением Арктики и Северного морского пути, в первую очередь данных исторического содержания. По ходу маршрута мы наметили ряд локаций для будущих изысканий.
Для историков, которые занимаются Арктикой, я считаю обязательным непосредственные исследования на местах. Если человек там не был, ему не понять, что там происходило в разные периоды времени. Писать об Арктике, сидя в тёплом кресле в Средней полосе России… По-моему, эффективность таких исторических исследований равна нулю. Зачастую краеведы на местах больше знают и исследуют, нежели «кабинетные» профессиональные историки.
— И много у вас единомышленников, которые летом вместо отдыха на юге отправляются с вами на север?
— Нет. Обычно нас двое. На протяжении нескольких лет мои напарники по экспедициям менялись. В этом году таковым стал мой коллега по университету – заместитель начальника учебно-методического управления, доцент кафедры прикладной математики, кандидат физико-математических наук Алексей Городов. Он был в нашей экспедиции штурманом, производил расчёты, вёл записи, поскольку математики очень хорошо считают, а гуманитарии вроде меня часто считать забывают (улыбается)… Его тема исследований заинтересовала, поэтому, надеюсь, мы вместе пойдём и в следующие экспедиции.
Надо сказать, что, несмотря на достаточно активное обсуждение в СМИ возрождения Арктики, в реальности мы особо-то этого возрождения нет! Оно есть лишь в развитии нефтегазопромыслов и военных мероприятий… Мы наблюдали эту активность в Дудинке, где в августе прошли межвидовые тактические учения Северного флота «Плато Путорана — 2019». А вот в плане развития хозяйственной деятельности никакого развития Арктики мы не увидели – скорее наоборот…
Но это ещё полбеды. Меня, как историка, больше печалит другой момент. Несмотря на обилие публикаций, связанных с историей освоения Арктики и Северного морского пути, у нас в то же самое время разрушается огромное количество исторических памятников. Лет через 10 они совсем исчезнут, а мы даже не узнаем, что они были…
— Что это за памятники? Почему никто не охраняет и даже не знает о них?
— Всё, что возрастом меньше 100 лет, что связано с историей ХХ и частично XIX века, не является предметом интереса археологов, как раз эта история и исчезает. А она очень важна. Она в принципе может быть даже важнее истории первопроходцев XVII-XVIII веков, которая лучше известна, чем история освоения Арктики в ХХ веке.
Вроде бы есть самые разные публикации, и объём информации очень большой о 1930-1980 годах, поэтому важность изучения данного периода в исторической науке нивелируется. Есть очень хорошие исследования, но их катастрофически мало. Например, Павел Филин в Санкт-Петербурге занимается историей науки и техники, но он не может охватить всю Арктику, больше работает в регионе Баренцева моря. Мы же живём в Красноярском крае – значит, нам предстоит работать в основном в районе Карского моря, остатки исторических памятников науки и техники советского периода там пока ещё есть, но их становится всё меньше.
В первую очередь это останки разных поселений. Наглядный пример – посёлок Усть-Порт, который, похоже, скоро превратится в памятник. Там сейчас живёт всего двести с чем-то человек… Когда-то там был крупный рыбозавод, одна из крупнейших на Таймыре звероферм по разведению голубого песца. Сейчас в Усть-Порту практически никакой хозяйственной деятельности не ведётся. В том числе из-за жёстких ограничений на рыбную ловлю, введённых природоохранными органами.
При этом жители Усть-Порта в большинстве своём не в курсе истории посёлка. Обычно на наши расспросы местные жители отправляют нас за более подробной информацией к старожилам: разным бабушкам и дедушкам. В Усть-Порту ни бабушек, ни дедушек таких нет, и никто ничего не знает.
— Странно, что в северных посёлках, где жителей всё меньше, и все друг друга знают, мало людей, которые что-либо знают о месте, в котором они живут… Причём это ведь не «варяги», только вчера приехавшие «за длинным рублём», как это было в советское время.
— Простой пример. Около Усть-Порта есть старое кладбище, видимое с Енисея. Местные жители уверяли нас, что оно появилось в 1950-х годах… А мы нашли две могилы погибших в октябре 1933 года при исполнении служебных обязанностей сотрудников Енисейской лоцманской дистанции. Эти лоцманы обслуживали проводку морских судов в Игарку. Что здесь произошло в 1933 году? Никто не знает…
Другой пример – недалеко от того же Усть-Порта на мысе Крестовый стоит стела в память о трагедии 1944 года. Зимой вездеход вёз агитбригаду в посёлок и провалился под лёд. 18 человек, включая детей, что были в нём, погибли. Их фамилии выведены на железной плите электросваркой. Сама стела высотой метров 8-9 представляет собой деревянный каркас, обтянутый стальной сеткой и оштукатуренный. Она уже ветхом состоянии, лет 10 ещё простоит и рухнет. И никакой истории, никакой памяти о погибших людях не будет.
Мы наблюдаем разрушение множества памятников. Например, на картах, изданных по итогам экспедиций Андрея Вилькицкого (1894-1896 и 1898-1901), Бориса Вилькицкого (1913), Евгения Близняка (1912) и первых картах УБеКо-Сибирь (Управление безопасности кораблевождения в Сибири, основанное в 1921 году) в районе Муксунинского мыса отмечена приметная «изба скопцов», которая была ориентиром до появления береговых навигационных знаков.
Мы особо и не рассчитывали найти эту избу скопцов, ведь столько лет прошло! Но когда шли мимо по Енисею, заметили на берегу какое-то сооружение. Поднялись и увидели, что это действительно древняя изба, которую после первых хозяев, судя по всему, использовали в качестве временного пристанища и поддерживали в исправном состоянии местные жители, охотники и рыболовы. Разумеется, что-то перестраивали, что-то подновляли, но, судя по архитектуре и применённым технологиям строительства, это была именно добротная бревенчатая изба конца XIX века. Более поздние постройки, как правило, менее основательные. Например, остатки бывшего поселения Толстый Нос выглядят сейчас «словно там Мамай прошёл»! А на самом деле брошенные дома без должного ухода сами рассыпались, потому что были построены недолговечными.
Ско́пцы (самоназвания «агнцы Божьи», «белые голуби») — последователи мистической секты «духовных христиан», возводящей операцию оскопления в степень богоугодного дела. В царской России секту скопцов преследовали, её членов ссылали в Сибирь. В СССР секта скопцов была запрещена.
Так вот эта изба скопцов XIX века могла бы стоять и сейчас, но её лет 5 назад стали разбирать на дрова местные жители. Они не хотят искать где-то под снегом приносимый рекой плавник, им проще распилить дом, у которого нет хозяина. Так разрушено и продолжает разрушаться самое старое здание района. При этом оно не внесено ни в какие реестры памятников, никто его не изучал, никому оно не интересно.
— Ну, вот нашли вы эти свидетельства истории, и что дальше? Кто-то в безлюдной тундре возьмётся ухаживать за древними могилами или ремонтировать памятники? Кто-то перестанет разбирать на дрова древние постройки?
— Сейчас у нас достаточно скромная задача: нанести на единую цифровую карту выявленные объекты и для себя самих понять, насколько всё это ценно. Борьба за отдельные памятники по большому счёту особого значения не имеет, надо понять, для чего нам этот памятник нужен, что мы с ним хотим сделать? Чтобы он просто был и стоял? Сколько ресурсов надо потратить на его восстановление? А надо ли вообще заниматься такими работами, представляет ли он ценность? Ведь не будем же мы восстанавливать каждую развалину на территории бывшего Советского Союза!
Но, с точки зрения историка, изучающего освоение Арктики, брошенные поселения, тот же самый Толстый Нос, должны быть исследованы, чтобы понять условия, в которых в разные периоды времени жили люди. Причём понимание это должно быть не относительно нас сегодняшних, а в сравнении с жителями других территорий того же времени. Много есть вопросов, которые до сих пор остаются без ответов.
Мы не археологи, да этот период к археологии и не относится, но мы можем на историю по-другому посмотреть: создать трёхмерную модель вещей и объектов, сохранить их в цифровом виде. Потому что возможностей сохранить какой-то объект в реальном материальном виде у нас ещё долгое время может не быть.
Мы хотим создать электронную базу таких памятников, которая постоянно будет расширяться, пополняться планами, фотографиями и т.д. А с другой стороны, чем больше всего этого будет в базе, тем больше шансов восстановить какие-то реальные объекты, нежели биться за отдельные избы, обелиски или ещё что-то.
Тут у нас есть определённые возможности, тем более – у Красноярского краевого отделения Русского географического общества, где я являюсь председателем полярной комиссии.
В 2020 году у нас в любом случае состоится хотя бы небольшая экспедиция на Диксон, чтобы произвести в том числе подводные исследования, посмотреть, что делается в акватории порта и поблизости.
23-25 октября Александр Гончаров примет участие как докладчик и модератор одной из площадок в VII Сибирском историческом форуме «Енисейская Сибирь в истории России». Организаторами форума, большая часть мероприятий которого пройдёт в Сибирском федеральном университете, являются правительство Красноярского края, министерство науки и высшего образования РФ и Русское географическое общество.