твои друзья такая пьянь
Высоцкий Владимир Диалог у телевизора
— Послушай, Зин, не трогай шурина,
Какой ни есть, а он родня!
Сама намазана, прокурена,
Гляди, дождёшься у меня.
А чем болтать, взяла бы, Зин,
В антракт сгоняла в магазин,
Что не пойдёшь? ну я один,
Подвинься, Зин!
— Ой, Вань, гляди какие карлики!
В джерси одеты, не в шевьет,
На нашей пятой швейной фабрике
Такое вряд ли кто пошьёт.
А у тебя, ей-богу, Вань,
Ну все друзья такая рвань
И пьют всегда в такую рань
Такую дрянь.
— Мои друзья хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи!
А гадость пьют из экономии,
Хоть поутру да на свои.
А у тебя подруги, Зин,
Все вяжут шапочки для зим,
От этих скучных образин
Дуреешь, Зин!
— Ой, Вань, гляди-кась, попугайчики,
Нет, я ей-богу закричу!
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.
В конце квартала правда, Вань,
Ты мне такую же сваргань,
Ну что «отстань», опять «отстань»,
Обидно, Вань.
— Ой, Вань, умру от акробатиков,
Смотри как вертится, нахал!
Завцеха наш, товарищ Сартюков,
Недавно в клубе так скакал.
А ты придёшь домой, Иван,
Поешь и сразу на диван,
Иль вон кричишь когда не пьян,
Ты что, Иван?
— Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Всё, Зин, обидеть норовишь,
Тут за день так накувыркаешься,
Придёшь домой, там ты сидишь.
Ну и меня, конечно, Зин,
Всё время тянет в магазин,
А там друзья, ведь я же, Зин, Не пью один.
Диалог у телевизора
— Ой! Вань! Смотри, какие клоуны!
Рот — хоть завязочки пришей…
Ой, до чего, Вань, размалёваны,
И голос — как у алкашей!
А тот похож (нет, правда, Вань)
На шурина — такая ж пьянь.
Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь,
Я — правду, Вань!
— Послушай, Зин, не трогай шурина:
Какой ни есть, а он родня.
Сама намазана, прокурена —
Гляди, дождёшься у меня!
А чем болтать — взяла бы, Зин,
В антракт сгоняла б в магазин…
Что, не пойдёшь? Ну, я — один.
Подвинься, Зин.
— Ой! Вань! Гляди, какие карлики!
В джерси одеты — не в шевьёт,
На нашей пятой швейной фабрике
Такое вряд ли кто пошьёт.
А у тебя, ей-богу, Вань,
Ну все друзья — такая рвань,
И пьют всегда в такую рань
Такую дрянь!
— Мои друзья хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи.
А гадость пьют — из экономии,
Хоть поутру — да на свои!
А у тебя самой-то, Зин,
Приятель был с завода шин,
Так тот — вообще хлебал бензин.
Ты вспомни, Зин.
— Ой! Вань! Гляди-кось, попугайчики!
Нет, я, ей-богу, закричу.
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.
В конце квартала — правда, Вань, —
Ты мне такую же сваргань…
Ну что «отстань», всегда «отстань»…
Обидно, Вань!
— Уж ты бы лучше бы молчала бы —
Накрылась премия в квартал!
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты?! Когда я их читал!
К тому же эту майку, Зин,
Тебе напяль — позор один.
Тебе шитья пойдёт аршин —
Где деньги, Зин.
— Ой! Вань! Умру от акробатиков!
Смотри, как вертится, нахал!
Завцеха наш товарищ Сатюков
Недавно в клубе так скакал.
А ты придёшь домой, Иван,
Поешь — и сразу на диван,
Иль, вон, кричишь, когда не пьян…
Ты что, Иван?
— Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Всё, Зин, обидеть норовишь!
Тут за день так накувыркаешься…
Придёшь домой — там ты сидишь!
Ну, и меня, конечно, Зин,
Всё время тянет в магазин,
А там — друзья… Ведь я же, Зин,
Не пью один!
Новое в блогах
О песне В. Высоцкого «Диалог у телевизора»
Честно сказать я безразлична к творчеству Владимира Высоцкого. Родилась и выросла в то время, когда кумиры были несколько иные, да что там говорить, государство уже было иное. Многие моменты и слова в песнях сложно воспринимать, понимать, осознавать что там вообще воспевается и в чем поучительный момент.
Неоднократно я слушала песню «Диалог у телевизора».
Эту песню народ воспринимает как веселье какое-то.
А что? Смеются, улыбаются при прослушивании. Да и сама песня в таком юмористическом формате.
Но с каждым прослушиванием этой песни, а потом еще и после внимательного прочтения стихов, мне становится настолько противно от жизни главных героев.
Кто не помнит, вот стихи:
Диалог у телевизора
— Мои друзья, хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи.
А гадость пьют из экономии,
Хоть поутру, да на свои.
А у тебя самой-то, Зин,
Приятель был с завода шин,
Так тот вобще хлебал бензин.
Ты вспомни, Зин!
Ого, однако же, гимнасточка.
Ой, что творит, хотя в летах.
У нас в кафе молочном «Ласточка»
Официантка может так.
А у тебя подруги, Зин,
Все вяжут шапочки для зим.
От ихних скучных образин
Дуреешь, Зин.
Как общаются между собой Ваня и Зина?
Весь диалог ведется вокруг да около алкоголя, алкашей, пьяни, вони.
Ваня Зину называет намазанной прокуренной, причем после этих слов сразу возникает отвращение к женщине.
Так и представляешь как герой стихов сплевывает на пол, называя женщину намазанной и прокуренной. Его явно тошнит от нее. И от ее подруг, которые «образины» в вязанных шапках.
В свою очередь Ваня сам соглашается, что у него друзья пьянь, рвань, пьют дрянь. но гордится что на свои деньги! Т.е. прям горделиво так говорит, что «хоть по утру пьют, да на свои».
Опять же предложение Зине сбегать в магазин. Получив отказ дает понять, что ему пох, он и сам сгоняет, лишний раз увидит пьянь, рвань, вонючих алкашей. А его туда так и тянет.
А Зина когда дома сидит, он от нее сбежать хочет и бухает.
Что веселого в песне? я так и не поняла.
Она хочет майку, не купить видимо. Он шить отказывается, типа толстая ты и денег нет. И на отпуск нет.
Она на него пишет заявы в милицию. Видимо здорово в табло прилетает.
Очень хорошо описано дно жизни.
Днище, как сейчас модно говорить.
И об этом надо писать песни? Их крутить годами и десятилетиями? Ужас(
Диалог у телевизора
1973
That one, he’s got a mouth like a purse.
Check out the geezer with the loopy flounce.
A voice like he’s pissed, or something worse.
«And that one’s like, but no, I mean it,
Your brother-in-law, must drink as much.
Come on, just watch, one tiny minute,
I never seen such.»
«Now listen, Zina, leave my in-law out:
Remember, he’s still our kith and kin.
And for mouths, you watch your snout
Instead, all right? Or I’ll bash it in.
«Instead of carrying on, instead
Of all that crap that you get off on,
Go buy a bottle. No, you said?
Move over, Zina, on the sofa.»
«Look, Vanya, at those dwarfs, real dorky!
In real jerseys too, all foreign-spun.
At the Fifth Sewing Plant, where I been working,
They’d never think of sewing that for fun.
«Your buddies, by the other way,
Wear such crap, and always will,
And always snarf from morning on
Such awful swill.»
«My friends may lack your fancy labels,
But they work hard to keep their families fed.
Cheap swill perhaps, but more on staples;
A.M. or P.M., they’ve got the bread
«You, Zina, on the other hand,
Your pal is was that guzzled gas,
That tire-plant guy, he was your friend,
Speaking of crass!»
«Hey, Vany, parrots! Ever seen’em cuter?
I knew the’d jum like this, I must be psychic,
Who’s that in pink, must be a tutu,
I want a little one just like it.
«When bonuses are due, say, honey,
Promise to get one, will you, hon?
But why say ‘No, it’s always money!’
You never let me have my fun.»
«I think you’d better shut your trap.
This quarter’s bonus ain’t comin’.
And why? Who wrote that crap
To my employer? You’re the dummy!
«As for this fashion-item piece,
On you it would look cheap, and sordid.
A yard of cloth you’d need, at least.
So where can we afford it?»
«Watch, Vanya, now the acrobats are starting!
Those cartwheels, wow, the tall one with the hat!
The other day, at our factory party,
Comrade Satikov, he jumped around like that.
«But you, you just come home and gobble
Your food, then off to bed to snore.
Or else you yell at me when sober.
Well, Vanya, wanna hear more?»
«You’re itching, Zina, for a bruising
With them insults and your baiting.
All day you lounge, no break refusing,
Come home, and sit there watching.
«So the liquor store I go,
Where with my pals I gather.
For as for drinking on my own,
That hardly happens ever.»
Твои друзья такая пьянь
Надя примеряет подвенечное платье. Она стоит на столе.
Вокруг нее медленно передвигается модельер Ирина, устанавливает длину подола. Подкалывает специальными иголками.
Надя видит себя в зеркале.
– Супер… – отмечает Надя.
– А вы его любите? – спрашивает Ирина.
– Жениха? – уточняет Надя.
Ирина кивает. Во рту у нее иголки.
Надя думает. Потом говорит:
– Что значит «любите»? Захочу и полюблю. Все от настроя зависит. Я ему благодарна. А благодарность – материал прочный. На благодарности многое можно выстроить: и семью, и даже счастье.
Ирина вытаскивает изо рта иголки. Подкалывает подол.
– Благодарность – чувство аморфное, – возражает Ирина. – А счастье строится только на любви.
– А какой толк от этой любви? Пришел – ушел. Устроился. Имеет жену и любовницу. Значит, мне жить и стареть в любовницах. Промурыжит до сорока лет, а потом – кому нужна? Время работает против меня.
– Кого? – не понимает Надя.
– Любовник – грубо. Возлюбленный. «Возлюбленный, как никакой другой, возлюбленным уж быть не может». Бунин.
Ирина перестает подкалывать. Говорит мечтательно:
– У меня тоже был любимый человек.
– В каком-то смысле, – соглашается Ирина.
– «Настоящая любовь никогда не кончается браком». Бунин.
– Он хотел на мне жениться, но его мамаша тормозила. Хотела, чтобы он женился на своей.
– У них там строго. Ислам, – подтвердила Надя.
– Мы встречались три года, – продолжала Ирина. – Его мамаша встала как скала. Я мечтала, чтобы она куда-то делась. Эмигрировала бы в Австралию. У нее там старший сын живет. Но она ни с места. Сторожила Максуда, как собака.
– Он был красивый? – спросила Надя.
Ирина устремила взгляд в пространство, как будто видела перед собой любимого человека. Потом заговорила:
– Брови высокие… Глаза – золотой бархат. Зубы – белые, как сколотый сахар, крепкие, как у молодого волка. Губы мягкие, как у лошади.
– Как у коня, – поправила Надя.
– Когда он на меня смотрел, у него трепетали кончики ресниц. От нежности. Мы часто ссорились последнее время из-за мамаши. Я упрекала, а он на меня смотрел, и кончики ресниц дрожали. Какое это было счастье…
– А у Андрея от любви голос садится. Говорить не может…
– Однажды его мамаша вышла на балкон, – продолжала Ирина. – А возле балкона дерево росло. И вдруг оно упало со страшным треском. Чуть не срезало балкон. В двадцати сантиметрах упало. Представляете?
– Да. Неудачно получилось.
– Как раз удачно. Еще бы двадцать сантиметров, и ее бы убило.
– Нет-нет, что вы… Пусть живет до 120 лет.
– И чем все кончилось?
– Я вышла замуж. Назло.
– Дальше не было ничего. Он погиб. ДТП. Дорожно-транспортное происшествие. Поехал куда-то ночью и столкнулся с грузовиком в лоб. Заснул, наверное…
– Ужас… – выдохнула Надя.
– Если бы я была рядом с ним, он никуда бы не поехал и остался жив. А если бы я оказалась рядом в машине, он бы не заснул. Со мной бы он не умер. А теперь его нет. Нигде. Никогда.
– А новый муж, как он выглядит? – спросила Надя.
– Не знаю. Я на него не смотрю. Ребенок растет. Мальчик. Макс. Когда он на меня смотрит, у него реснички трепещут. Передалось.
– А ребенок от кого? – не поняла Надя.
– От мужа. Но я все время думаю о Максуде. Мальчику передалось.
Ирина замолкает. Начинает выравнивать длину. Потом прерывает работу. Говорит:
– Ничего не надо делать назло. Зло убивает. Максуда нет. Меня, считай, тоже нет. Его матери тоже нет, хоть она и жива… Я все время возвращаюсь в точку, когда я совершила ошибку. Вернуться бы в эту точку, в эту минуту, и пойти в другую сторону.
Надя напряженно смотрит перед собой. Слышит голос Ирины:
– Нельзя испытывать любовь. Испытывать можно только самолеты. Они из железа.
Однажды, в девяностых годах (не помню точно – когда), мне позвонил Сергей Александрович Филатов и попросил принять участие в форуме интеллигенции. Форум должен был состояться в Уфе и длиться один день. Во вторник – туда, вечером – обратно. Гонорар не предусмотрен. Полет и гостиница – за счет принимающей стороны.
Нужен мне этот полет и эта гостиница. Я боюсь летать – это раз. Я ненавижу гостиницы с чужими, случайными кроватями, и я не люблю выступать перед аудиторией. Стесняюсь. Мне кажется, люди смотрят и думают: «О, вылезла».
Один писатель признался мне однажды, что он боится споткнуться на сцене и упасть. А в зале подумают: такой здоровый – и выложился.
Мне захотелось сказать «нет». Но Сергей Александрович – негромкий, значительный, благородный человек. Я не решилась сказать ему «нет».
Я сказала, что полечу с большим удовольствием.
В назначенное время я приехала во Внуково, где состоялся сбор участников форума. Участников я увидела сразу. Они стояли в центре зала, как маленький табун старых лошадей. Холстомеры.
Это были плохо одетые, глубоко пожилые люди. Однако имена их буквально сверкали в семидесятые годы. Это были звезды семидесятых.
Чуть в стороне стоял прямой и элегантный Генрих Боровик. Смотрел перед собой. Ни с кем не общался.
Самолет взлетел как обычно.
Рядом со мной оказался талантливейший Владимир Маканин. Он сидел у окошка и смотрел в иллюминатор.
Через полчаса я вдруг ощутила давление на уши, очень чувствительно, как будто кто-то надавил двумя пальцами.
Мы с Володей выразительно переглянулись. Что бы это значило?
– Разгерметизация, – предположил технически образованный Маканин.
В динамике раздался треск и мужской голос.
– В связи с техническими неполадками самолет возвращается в аэропорт Внуково, – сурово и мужественно доложил голос.
Владимир стал смотреть в иллюминатор.
– А мы никуда не летим, – заметил он. – Мы делаем круги над Ленинским проспектом.
Итак, самолет разгерметизировался, дальше лететь нельзя. Садиться с полными баками тоже нельзя. Придется крутиться в небе, чтобы израсходовать топливо.
Весь форум интеллигенции напряженно замолчал.
Сергей Александрович Филатов с женой сплели руки, держась друг за друга. А за что еще держаться в аварийном самолете?
Член Государственной думы, продвинутый чеченец (забыла фамилию), что-то писал в блокноте. Готовился к выступлению на форуме. Он был совершенно спокоен. Может быть, в ментальности чеченцев не принято выказывать страх перед смертью. Тем более что это неточно. Все может окончиться благополучно.
По проходу шныряли озабоченные стюардессы.
Я нервничала и от этого шутила. Видимо, юмор прячет страх.
Страх гримируется в смешное. Меня никто не поддерживал. Стояла полная тишина.
И вдруг раздался чей-то командирский голос, обращенный к стюардессе:
– А почему вы не даете нам обед? Решили воспользоваться внештатной ситуацией и сэкономить на питании? Я вот сейчас достану свои документы, вы увидите, кто я такой, и поймете: со мной ваши штучки не пройдут.
Я завертела головой, пытаясь определить склочного участника.
Надо же, жизнь на волоске, а он хочет жрать и еще угрожает.
Стюардессы скрылись. Через десять минут они появились с тележкой и шустро раздали всем пластмассовые коробки с едой.
Я раскрыла коробку. Там лежал нехитрый самолетный набор аэрофлота. Однако я вдруг почувствовала зверский аппетит. Видимо, стресс провоцирует жажду жизни.
Впереди меня сидел знаменитый артист. Патриот. Он жевал и шумно дышал носом.
Артист был недоволен дважды: самолет может упасть, и форум превратится в братскую могилу. Это раз. Но еще не все. В составе форума пятьдесят процентов евреев, тридцать процентов татар. А лежать в одной куче с иноверцами он бы не хотел. Это два. И второе важнее, чем первое.