Блаткомитет это что такое
Тюремные университеты: экономика лагерного азарта
Для тех, кто ещё на воле дал зарок не садиться в тюрьме за карты, наша игровая зона предлагала огромное разнообразие иных развлечений: шахматы и шашки, домино и лото, волейбол и настольный теннис, ставки на спортивные события, а еще — различные пари, кости и, конечно же нарды.
Без банка, то есть без ставок или «без интереса» играли не часто. «Хватит катать вату, давай по-маленькой!» — предлагали в азарте будущие жертвы «невинным» игровым акулам.
«Каталы» на воле, они же «игровые» в лагере — тонкие психологи. Без этого качества не заманить, не развести, не выиграть. Сами не предлагали, не навязывались и проигрывали по-первой столь умело, что и не понять было: фарт прёт или беда подкрадывается.
Для кого-то игра в лагере — это способ скоротать время, для кого-то — развлечение, для профессионалов — источник дохода.
Второй человек в лагере после «положенца» по иерархии «черного» мира — «смотрящий за игрой». На ответственную работу его назначает сходка блатных — за глаза «блаткомитет» — и перед «ворами в законе» за него ручается «положенец» лагеря.
— Кем жил на зоне? — когда-нибудь поинтересуются у такого.
— За игрой смотрел, — небрежно ответит тот.
«Смотрящий за игрой» в каждом отряде «грузит» какого-нибудь ответственного зека в свои помощники. В их обязанности входит записывать — «точковать» — каждую игру на интерес, партнёров и соперников, выигравших и проигравших, размеры ставок и их изменение, сроки выплат и, естественно, сами долги. Но главная их задача — «наводить движуху» или «мутить игру» в отряде.
Простые правила
Чем больше игр, тем больше ставок. Чем крупнее денежный оборот между заключёнными, тем солиднее уделяется кусок в «общак» лагеря и тем лучше «греются» страдальцы в штрафном изоляторе, больные в медсанчасти, прибывшие на карантин, убывающие на этап а, временами, и сам «блаткомитет».
Одна пятая часть от любого выигрыша уходит на «воровское», то есть, в «общак» того «вора в законе», кто с воли шефствует над лагерем.
Утаить игру на интерес приравнивается к крысятничеству из воровского общака и жёстко карается «блаткомитетом». Тем не менее, находятся смельчаки (или глупцы?), кто жалеет отдавать 20%, как они считают «в никуда», и играют на спички, договариваясь с соперниками об их денежном эквиваленте. Ищейки от блатных рыскают среди играющих, доносят, — «курсуют» — и наказание за утаённые доходы и неуплату воровского налога следует незамедлительно. На общем сходе отряда решившему сэкономить ломали челюсть и «ставили запрет» на игру до конца срока. Жёстко, но эффективно.
Рулончики «точковок» с результатами игр на узких полосках тонкой бумаги хранят, например, в ладанках на шее. Потерять или, что хуже, отдать её без боя представителям администрации сродни политическому самоубийству. После утери блатного документа следует утеря доверия со всеми вытекающими для арестантской жизни последствиями. На карьере такого горе-помогалы ставится жирный крест.
Основная цель игровой движухи — растормошить кубышки зеков и их родственников на воле.
Система устроена подобно казино — как ни играй, в выигрыше всегда «общак».
Если два зека решают сыграть «лоб в лоб», то есть, один-на-один в какую-либо игру или, например, заключить пари на исход футбольного матча, то первым делом они обязаны сообщить о своих намерениях смотрящему за игрой или его помощнику в отряде. В обязательном порядке назначается третье лицо, присутствующее на игре и ведущее записи по каждой партии. Возникающие споры разрешает смотрящий за игрой на основе наблюдений третьего лица.
Выиграл партию в нарды или теннис один, отыграл её второй — казалось бы ничья. Ан, нет! С первой партии победитель уделяет 20% по так называемой «шестой колонке» и со второй партии отыгравшийся так же обязан «отслюнявить» должное. В плюсе всегда общак. Игроки решают повысить ставки — снова общак пополнен.
Не хочешь проиграть — не играй, но помни: «греть общее» всё равно придётся.
В моём первом лагере крутились большие, по меркам костромских болот, игровые деньги. Карточные проигрыши достигали нескольких сотен тысяч рублей за игру. Но в партиях с высокими ставками участвовали единицы, так как играть по-крупному разрешалось немногим. Стандартный «потолок» ставки, то есть максимально возможный проигрыш составлял всего две тысячи рублей. Проиграл их — выплати, и только потом играй снова. Доказал свою платёжеспособность, хочешь играть со ставками посолиднее — на сходке «игровых» могут поднять «потолок» и до пяти, и до десяти тысяч без проблем. Если игромана хорошо поддерживают с воли или у него есть богатые родственники, то ему могут и вовсе снять «потолок» — играй сколько хочешь, проигрывай от души да плати вовремя.
Срок выплат неотвратим и точен. Проигравшие платят по счетам, а выигравшие уделяют 20% два раза в месяц: 1-го и 15-го числа до полуночи. В эти дни, с горькой иронией прозванные «днём фуфлыжника», должники носятся по лагерю, словно их задницы уже смазаны если ещё не вазелином, то уже скипидаром. Они одалживают и переодалживают, звонят на десятки номеров с одной и той же просьбой: «выручи деньгами», несут барыге вольное шмотьё в залог и на продажу, лишь бы успеть расплатиться к 24:00 и не прослыть «фуфлыжником», что есть человеком, не отдавшим долг.
За решеткой в ходу такая поговорка: «фуфлыжник хуже пидораса», и не на пустом месте она родилась. Отношение к не сумевшим отдать долг резко отрицательное, и этот настрой у зеков поддерживается блатными идеологами пуще прочего.
Не можешь играть — не садись
Коли сел за стол, значит рассчитываешь на деньги. А на них рассчитывает и «общак». Не сложно обмануть простачка-лоха-фраера, этим и живут завсегдатаи преступного мира — «без лоха и жизнь плоха», но к недоплатившим в общак подход суровый. Клятвы, мольбы и обещания в расчёт не принимаются — время на уплату было.
Из наказания должника сделают назидательный урок для остальных игроманов. На сходке блаткомитета, куда «пригласят» бедолагу, всеми возможными способами с него сдерут хоть сколько-то — общак не должен пострадать. Но на судьбе бедолаги выплата даже всего долга уже не отразится, разве что бить его будут не так грубо.
После наказания ФИО нового фуфлыжника доводятся на сходках до всего лагеря, и к жизни в «людской массе» он больше не допускается. Этот зек уже не сможет поздороваться за руку с мужиками и, тем более с блатными. Он не живёт на старом месте и не привлекается к делам «общего характера». Он —отверженный, и назад дороги нет ни за какие заслуги.
Тем не менее, подобные явления — редкость. У кого игрового «потолка» нет или он высок, тот уже доказал свою платёжеспособность и, в крайнем случае, дабы не «плодить фуфло» и не лишиться поступлений в «общак», проигравшему помогут перезанять те же блатные. Но этот крюк в теле «игрового» оставит шрам на всю его тюремную жизнь.
Просто же забывшим уплатить — напомнят, и не раз.
Играют все во всё
Для поддержания интереса к той самой лагерной «движухе», энтузиасты от спорта и «чёрной» жизни постоянно организовывают какие-либо турниры и соревнования. Лишь только завершится футбольный чемпионат колонии, как тут же начнётся межотрядная битва в волейбол. А одновременно с большим спортом в лагере проведут ещё и турнир по шахматам и нардам. Отшумят одни бои, как тут же завяжутся новые турнирные сетки, и титулы чемпионов одни будут отстаивать, другие завоёвывать. И всем за всё всегда придётся платить, и ещё раз платить, и ещё…
Арифметика проста: у нас было семь отрядов и, например, футбольных команд потому тоже семь. В команде пять человек, и стоимость участия команды в чемпионате — тысяча «с носа». Победители соревнования от уплаты «входного билета» освобождаются и, в качестве награды за проявленное мастерство и мужество в костоломной мясорубке получают десять литров самогона. Таким образом, после отчисления доли на «воровское», в лагерный «общак» поступает больше двадцати тысяч рублей.
Вход в шахматные баталии лагеря — триста рублей. Претендентов на корону набирается до полусотни и, после выяснения отношений, «общак» пополняется ещё на червонец.
Но самыми смачными статьями дохода в игровой деятельности лагеря — это, конечно же, карты. Новички играют вольными колодами — «стосами» — в дурака, буру, тысячу и двадцать одно. Бывалые «шпилили» в терц, секу, покер и, в основном, тюремными «стосами».
Не державший в руках тюремную колоду карт без инструкций и не разберётся, что в ней что. Вместо всем привычных цифр и картинок, там лишь беспорядочный, на первый взгляд, набор запятых, крючков да закорючек. К чему такая конспирация? Объясняют, будто бы на тюремных обысках чаще забирают именно вольные карты, а на куски картона с непонятными значками внимание не заостряют. И пусть надзиратели давно уж знают, что это за криптография, но тюрьма, но романтика, но блатные традиции…
Наивные «первоходы» верят и садятся играть. Привыкнуть к новым картам сложно, нет-нет, да и ошибутся, перепутают, проиграют, возжелают отыграться. Шулеры в достатке, «общак» снова пополнен.
Но если высочайшие ставки были за карточным столом, то никакая из игр не могла похвастаться той яркостью блеска безумных от азарта глаз, как игра в кости. Кубики, они же «зарики», решали судьбы денежных накоплений большинства игроманов лагеря. А интернационал ближнего зарубежья и российского юга выяснял отношение, как правило, в нарды.
Нарды — особая страсть прагматичных поклонников ветреной фортуны. Умелые командные действия приносят победу в футболе, чистый разум побеждает в шахматах, холодный расчёт с долей везения срывает карточный банк. И только в нардах зек ловит ту прелесть вольной бурной жизни, где не добиться успеха без благосклонности небес, но и на «голом фарте» далеко не уедешь. И ничто так не характеризует хитрого азиата, ловко подкрутившего кубик и горячего кавказца, заклинающего «зарики», как игра в нарды.
Русские каторжане, в ком издревле живут «авось» и «небось», склоняли головы над деревянным ящиком — «катраном» — и размашисто метали в него пять кубиков из текстолита или алюминия. Эта простая, но безумно азартная игра в «тысячу» или «баландёрку» отнимала у зеков сотни ночей, ввергала их в наркотическую зависимость игромана и опустошала счета их родственников.
Круглые сутки тут и там можно было наткнуться на тесные компании — «курочки» — из пяти-шести игроков, жмущихся на табуретках по углам барака и в тумане сигаретного чада мечтающих о редкой комбинации из пяти единиц — верной победе счастливца, сорвавшего банк.
Игра не обходила стороной и штрафные изоляторы. Желающим поиграть и имеющим что проиграть, вместе с баландой по камерам карцера разносили карточки лото по полтиннику за штуку. Выбрав момент, когда после обеда инспектор уходил в свою «кандейку» подремать, из камеры «смотрящего за крышей» громко оглашали номера вытащенных из мешка бочонков. Там же вели учёт победителей и проигравших, сверяли копии карточек, рассчитывали банк и разрешали возникающие споры. Так страдальцы изолятора пополняли собственный «общак» и, конечно же, воровской.
Для той немалой массы мужиков, что не играла вообще или «катала вату без интереса для общего», существовала лотерея.
Два раза в месяц в добровольно-принудительном порядке зеки покупали кусок бумажки с цифрой — лотерейный билет. Цена ему была сто рублей. Более щедрых или слабых «смотрящий» за отрядом продавливал и на десяток билетов. На общем сходе в секции отряда лотерейки перемешивались в шапке-ушанке и доверенные лица под всеобщее ликование вынимали из «бобра» пять призовых мест. Везунчикам доставалось по литру самогона, а «общаку» — тысяч двадцать рублей.
Самогон в лагере был основной наградой в большинстве турниров, чемпионатов и лотерей. Себестоимость его была копеечной — в каждом отряде чуть ли не круглосуточно пыхтел как минимум один аппарат, — и для затратной статьи лагерного бюджета самопальный алкоголь был выгодным призовым фондом. Среднестатистический зек всегда желал расслабиться, снять напряжение, забыться, и в этом ему помогал самогон с привкусом резиновых шлангов.
Небольшая, но постоянная часть отчислений в общак приходилась на пари. Любое спортивное мероприятие — от лагерного чемпионата до мирового, спорщики тут как тут! Жмут друг другу руки, третье лицо разрубает рукопожатие, и горячие болельщики орут перед телевизором, возле бортика футбольной коробки, а то и просто рядом с турником, где худенький узбек пытается провисеть три минуты за пять тысяч рублей. И кто мог знать, что он КМС по лёгкой атлетике? Только те, кто профессионально зарабатывает на пари.
Так, капля за каплей, турнир за турниром, проигрыш за проигрышем — и месячные сборы в «общак» достигали нескольких сотен тысяч рублей. Ничтожество для золотой Москвы, но существенный доход для затерянной в лесах небольшой колонии общего режима, эдакий не пересыхающий ручеёк денежных поступлений в океан «чёрного нала» российского преступного мира.
До и после Навального. Как обращаются с политзаключенными в российских тюрьмах
Подпишитесь на рассылку новых материалов Carnegie.ru
Понравился материал? Подпишитесь на рассылку!
Любопытный факт: никаких политзаключенных ни в России, ни в мире юридически не существует. То есть они были, но давно. Когда-то и внутреннее право многих стран, и международное право допускало преследование граждан по политическим мотивам. Но при создании ООН в 1945 году была принята Всеобщая декларация прав человека, и преследование за политические (или иные – например, религиозные) убеждения стало противоречить международному праву.
Что, конечно, никак не мешает властям разных стран преследовать, в том числе по уголовным статьям, своих политических оппонентов и просто неугодных людей. Это очень удобная для власти любой страны позиция. Всегда можно сказать: что? Какие политзаключенные? В нашей демократической стране не преследуют за мнение. В нашем уголовном кодексе нет политических статей. А эти за что сидят? Так почитайте их приговор. Суд признал этих троих виновными в мошенничестве, этих – в хулиганстве, а вот этих – в нарушении санитарных норм. Они обычные преступники, здесь нет политики.
В России до 2014 года все так и было, пока в Уголовном кодексе не появилась единственная (пока) чисто политическая статья – 212.1 «Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования», так называемая «дадинская» статья – по имени первого осужденного по ней Ильдара Дадина.
Конституционный суд признал эту статью УК соответствующей Конституции, но признал с оговорками, которые могли сильно ограничить применение этой статьи. Тем не менее суды переварили ограничения и нашли, как их обходить, так что возбужденных по этой статье дел – как и осужденных – становится все больше.
Осужденные по этой статье сразу же признаются правозащитными организациями политическими заключенными. Однако реальные сроки лишения свободы по этой статье получили пока только два человека: Ильдар Дадин и Константин Котов. Муниципальный депутат Юлия Галямина тоже была осуждена по этой статье, но получила условный срок, что, однако, позволило снять с нее депутатские полномочия.
Самая авторитетная российская правозащитная организация «Мемориал» (внесена в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента) признает политзаключенными 349 человек.
Из них 288 лишены свободы из-за реализации права на свободу вероисповедания или религиозной принадлежности, а 61 – по другим политическим мотивам. В список включили имена журналистов, участников протестных акций, свидетелей Иеговы («Свидетели Иеговы» – запрещенная в России экстремистская организация), мусульман, обвиняемых в членстве в запрещенной в России организации «Хизб ут-Тахрир», и других.
Процесс включения той или иной фамилии в список политзаключенных бывает сложным, специалисты изучают обвинение и материалы дела, и зачастую включение человека в список политзаключенных вызывает споры.
Ничего не зная об этом процессе, преследуемые или осужденные граждане, а уж тем более их родственники склонны безо всяких на то оснований объявить свое дело политически мотивированным, а заключенного – политическим.
Причины так поступать могут быть самыми разными. Например, недавно политзаключенным фактически объявил себя арестованный бывший сенатор Борис Шпигель – свое дело он назвал политическим. Совершенно очевидно, что Шпигель имел в виду «арестован в результате интриг», а не из-за того, что он в борьбе отстаивал свои убеждения, отличные от убеждений Владимира Путина.
Подобные высказывания не редкость. Объявлять себя политическими обычно склонны те заключенные, которые считают свое дело несправедливым, свое преследование – незаконным и знают, например, мотивы и возможности заказчиков. Однако незаконное преследование и политическое преследование разные вещи. Будем придерживаться классического определения понятия «политзаключенный» и попробуем разобраться, что происходит в колонии или в СИЗО, когда туда попадает «политический».
Политзаключенные и криминал
Отношение к «политическим» со стороны других осужденных в последние сто лет менялось. Если говорить о сталинских временах, то эти два мира – криминальный и политический – старались не пересекаться, но если не удавалось, то прямых столкновений избегали. Исключение составляли случаи, когда блатные получали прямое указание от начальства прессовать политических – избить или любым другим образом сделать их существование в лагере невыносимым. Ну и, конечно, истории столкновений – таких, как в знаменитом фильме «Холодное лето 53-го» – были не редкость. Но это все же не совсем про лагерь.
В более поздние времена, при Брежневе, например, и при раннем Горбачеве, к политзаключенным проявляли больше уважения – на всякий случай. Ведь их могли в любой момент обменять, как Владимира Буковского на Луиса Корвалана, или за них годами боролись западные политики и активисты – как в случае с Натаном Щаранским. Поэтому их берегли, но особые условия не создавали – об этом можно почитать у Владимира Буковского, например: «И возвращается ветер».
При Ельцине были посажены некоторые члены ГКЧП, потом случились события октября 1993 года, и понеслось все снова. Но сроки были относительно небольшими, а аресты не массовыми, вполне можно говорить о тюрьме как о способе борьбы элит. В целом о новом появлении тюремной прослойки – «политзаключенные» – можно говорить с начала 2000-х.
Кстати, в тюрьмах и лагерях стран бывшего СССР очень долго жили традиции именно позднего СССР. Например, в Азербайджане в 1996 году на растерзание блатным были брошены политические, которых звали «погонниками» – арестованные по политическим мотивам армейские офицеры. Криминальные авторитеты тогда собрали большое межтюремное совещание (коммуникация в этом сообществе налажена очень хорошо).
Было принято решение, что «политических» они трогать не будут. А «политические» не должны вмешиваться в вопросы, решаемые уголовниками, и жить они должны по правилам «мужиков» (мужики – это обычные заключенные, не стремящиеся поддерживать криминальный образ жизни, но и не сотрудничающие с администрацией).
Идеальный, очень удобный для всех (и для администрации, и для уголовников) «политический» – это тот, кто воюет с судебными решениями, пишет воззвания к Совету Европы и ООН, а в тюремную жизнь не вмешивается. Такой «политический» всех устраивает. Но если это будут жалобы на порядки в зоне, то начнут приезжать проверки – и вот тогда отношение с нейтрального может смениться на очень плохое. Проверки не нужны ни администрации, ни блатным.
Из жизни пиратов
Очень интересный опыт у бывшего политзаключенного Ивана Белоусова. Про его дело можно прочитать, например, здесь.
Иван был арестован в 2008 году, его обвиняли в организации взрыва фонарного столба на Манежной площади (без жертв). На момент ареста Ивану было 20 лет, и он искал себя в политическом активизме: тусовался и с националистами, и с антифа, и с лимоновцами, и был, что называется, под наблюдением. Его уголовное дело было сшито крайне неаккуратно, поэтому приговор дважды отменялся Верховным судом – редчайший случай.
Однако все быстро разъяснялось, и его не трогали. Иван так описывает процесс разъяснения: «Надо прокачивать ментовской наговор» – то есть в открытом и прямом разговоре выяснить, откуда поступила негативная информация, и указать на неправедность источника. Иван в обычной жизни не употребляет тюремный язык, но терминология используется именно такая, сохраним ее для точности. Собственно, сокамерники, обнаружив такой интерес к Ивану со стороны спецслужб, и пришли к выводу, что дело Ивана политически мотивированное. Потом этот факт был признан и многими правозащитниками.
На первой зоне (это была ИК-2 в Туле) сразу по прибытии Ивана вызвали в блаткомитет. Блаткомитет – это неформальный орган управления зоной и общаком (казной), во главе блаткомитета стоит положенец, он же смотрящий за зоной – то есть самый сильный криминальный авторитет. Тогда смотрящим был осужденный с никнеймом Сергей Туляк. Иван рассказал собранию о своем деле и получил резюме от Сергея Туляка: «Выбирай себе здесь дорогу и живи». Это примерно то же, что решили азербайджанские криминальные авторитеты в 1996 году, когда к ним бросили «погонников».
Иван рассказал Коле Пирату, с чем связан так беспокоящий положенца наплыв силовиков и что они перестанут беспокоить зону, когда Ивана этапируют в Москву. По некотором размышлении Коля Пират вынес свой вердикт: «Живи». Встреча прошла в теплой дружественной обстановке.
Были ли у Ивана стычки с блатными? Да, были, но не по политике. Всех имеющих московский говор вызывали «на бубнилово» – вербовали на работу в тюремные колл-центры. Отказ не вызвал негативной реакции, скорее это было легкое разочарование.
Похожие неприятности были и у фигуранта «болотного дела» Андрея Барабанова в московской Бутырке – они не были связаны с политикой, это был обычный в тюрьме конфликт, когда криминалитет пытается каким-то образом получить с родственников заключенных деньги.
Признание «политических»
Иван Белоусов вспоминает одного из сотрудников Бутырского СИЗО (сейчас он на пенсии), который по собственной инициативе (и когда был один) тепло относился к «политическим» и сочувственно говорил «болотникам»: «Когда вас миллион на улицы выйдет, мы все тоже с вами выйдем, а сейчас никак».
Этот рассказ относится к периоду 2013–2014 годов. Мария Эйсмонт – адвокат, которую можно назвать политическим адвокатом, она была защитником, например, в деле московского активиста Константина Котова (освободился из ИК-2 в Покрове в декабре 2020 года) и коломенского активиста Вячеслава Егорова (дело не закрыто) – говорит, что к «политическим» тюремное начальство и сотрудники относятся с опаской и вниманием, но все зависит в основном от личных качеств осужденного.
Мария Эйсмонт сказала, что, насколько она знает, к сидящим «за религию» у осужденных и у администрации нормальное отношение. К историку Юрию Дмитриеву тоже «отношение ровное», его «нехорошая» статья, по которой ему вынесен приговор, не воспринимается ни осужденными, ни администрацией как реальное деяние.
Адвокат вспоминает удивительный эпизод, который произошел именно в ИК-2 Покрова. Она записалась на прием к руководству зоны, на встрече присутствовал начальник ИК и его заместитель. Адвокат сразу сказала, что не собирается просить никаких особых условий для своего подзащитного Константина Котова, однако хотела бы понять, что происходит с корреспонденцией Котова (с ней было много разных проблем), а также хотела бы узнать о возможностях получать образование в ИК.
Заместитель начальника ответил адвокату Эйсмонт:
– Нет. Котов не будет учиться и не будет писать письма.
– Но почему?
– Потому что он политический.
– Спасибо, что признали это.
Это действительно любопытный факт: в уголовно-процессуальном смысле в России нет политических заключенных. Но все знают, что они есть. И положение стремительно меняется в связи с осуждением Алексея Навального. Если говорить языком международных протоколов, то до последнего времени ситуация с политзаключенными вызывала некоторую озабоченность, причем далеко не каждый раз. Теперь же она вызывает серьезную озабоченность, и гораздо чаще.
Ситуация в российской тюрьме, особенно все, что связано с тюремной медициной и другими важными правами, стала интересовать буквально всех, и российским правозащитникам стало легче объяснять реальные проблемы, связанные с правами осужденных. Возможно, этот повышенный интерес приведет в конце концов к переменам в российской пенитенциарной системе, которая давно нуждается в реформировании.
Российские наблюдатели, особенно негативно настроенные по отношению лично к Навальному, считают, что его защита добивается того, что можно с некоторой натяжкой назвать преференциями: например, требование допустить к нему отдельного «гражданского» врача. Все понимают, что к обычным заключенным это требование не относится. Это плохо. Однако до следующего логического вывода – медицина должна быть доступна для всех, а не только для статусных политзаключенных – тут рукой подать.
В любом случае взаимоотношения российских политзаключенных с окружающим миром переходят из зоны «тем для специалистов» в глобально интересную и важную для российского общества и мирового сообщества проблему.
Фонд Карнеги за Международный Мир и Московский Центр Карнеги как организация не выступают с общей позицией по общественно-политическим вопросам. В публикации отражены личные взгляды авторов, которые не должны рассматриваться как точка зрения Фонда Карнеги за Международный Мир или Московского Центра Карнеги.